Он только кивнул и ничего не сказал. Я почему-то почувствовала себя ужасно виноватой.

Я снимала серьги перед старинным зеркалом. Всё в «Ритце» было винтажным, почти по-королевски роскошным. Генрих сказал мне, что Гитлер хотел сначала сровнять Париж с землёй, но как только увидел город, изменил своё решение. Вместо этого он сообщил своему любимому архитектору и близкому другу Альберту Шпееру о своих планах уничтожить французскую столицу не бомбами, а превосходящей архитектурой.

— Когда мы закончим в Берлине, Париж станет всего лишь жалкой тенью.

Я искренне удивилась, когда Генрих передал мне его слова, услышанные из разговора со Шпеером. Ещё более удивительным было то, что фюрер отказался принимать торжественный парад в самом сердце Франции. Когда один из его изумлённых генералов спросил о причине столь неожиданного решения, лидер рейха ответил загадочной фразой:

— Нельзя подобное делать с культурными людьми.

Создавалось впечатление, что он не был таким уж ненормальным, социопатичным человеконенавистником, каким я его всегда себе представляла. Каким-то извращённым образом, но он всё же рационализировал свои действия, и эта мысль меня, по правде сказать, пугала. Слепую злобу всегда проще принять и объяснить; расчётливую же, ту, что знает, что она делает и зачем, стоит больше всего бояться.

— Какое на тебе сегодня красивое платье. — Я поймала на себе взгляд Генриха сквозь отражение в зеркале. — Ты выглядишь очень…по-французски.

— Un peu de Chanel et je suis une Parisienne vraie, monsieur.

— Parlez-vous le Français, madame? Quelle surprise! И да, Шанель действительно делает из тебя настоящую парижанку.

— Учусь понемногу. — Я подмигнула ему. — Я подумала, что мне это может пригодиться в будущем. И ты понятия не имеешь, чего мне стоило раздобыть это платье, после того как она закрыла все магазины, как только началась война.

— Одно я могу сказать точно: оно того стоило. — Он подошёл ко мне и положил руки мне на талию. — Что ещё ты купила?

Я заулыбалась, когда он начал расстёгивать на мне платье, едва касаясь губами шеи и плеч.

— Французское бельё. Шёлк и кружево. Оно такое развратное, что фюрер запретил немкам его носить. Я только из-за этого должна была его купить.

— Оно сейчас на тебе?

— Да. Хочешь взглянуть?

— Дождаться не могу.

Я закрыла глаза, когда его руки скользнули под тонкую ткань платья на едва ощутимое кружево нового бюстье.

— Только постарайся, пожалуйста, себя контролировать и не порви его, оно очень дорогое.

— Я сделаю всё, что в моих силах, но обещать ничего не могу.

Я подавила смешок и повернулась навстречу его тёплым, ненасытным губам.

Это чёрное платье уже втянуло меня в неприятности раньше тем вечером. После того, как мирный договор был наконец подписан между рейхом и оккупированной Францией, все высокопоставленные офицеры решили, что если им не разрешили проводить их праздничный парад, то уж вечеринку по такому случаю они точно заслужили и, соответственно, никаких денег на приём в «Ритце» не жалели. В конце концов, это были не их деньги, а тех же самых французов, а значит тратить их было ещё приятнее.