— И она мне отдалась… — мрачно констатировал Глинский, опрокидывая в себя еще один стаканчик. — Бедна сакля моя… В смысле, твоя…

— Вот-вот. Бедна сакля моя. Мы поженились и снимали какую-то халупу около Привоза. Я уже тогда считал себя гением в фотографии, тратил все деньги на оборудование, а она тяжело работала. Потом я погнался в Москву за птицей счастья, а она осталась в Одессе. Я и не знал тогда, что она беременна.

Водка как-то странно на меня подействовала. Или это был крепкий коктейль, смешанный из алкоголя, морского йода, криков чаек и атмосферы латиноамериканского сериала. Во всяком случае, от Костиного рассказа у меня щипало в носу, а на ресницах повисли вполне натуральные слезы.

— Дальше, — всхлипнула я. — Душа жаждет!

— О том, что у меня родилась дочь, я узнал только здесь. Как ей удалось приехать без моего разрешения, остается только гадать. Я ее случайно встретил на одном из показов. Выглядела Александра великолепно, держалась на подиуме мастерски, а в глазах была такая усталость, что я не мог дождаться конца представления.

— Кто такая Александра? — спросил Генрих.

— Шурочка, Шарон. Она здесь поменяла имя. И стала совсем чужой. Сколько я потом просил ее показать мне дочь, она не согласилась. Она не прощает ошибок.

— Как «Тетрис» на девятой скорости, — зачем-то вспомнила я интернетовскую шутку.

— Потом прошло несколько лет. Я уже работал в одном журнале, иногда видел ее на различных тусовках, которые фотографировал. И однажды она сама подошла ко мне и спросила: «Костя, ты можешь мне помочь?» Конечно, я сразу же согласился. Я должен был проследить за Шуманом и Мири и сделать компрометирующие снимки. За это она обещала показать мне дочь.

— И ты согласился? — на Глинского было больно смотреть. Его лицо перекосила гримаса. Правда я не могла понять, что именно она означала, но, смотреть на Мишу было грустно.

— А что мне оставалось делать? Конечно, согласился! Сфотографировал их выходящих вместе из «Зеленой лагуны» — это подозрительная гостиница в Бат-Яме. Потом на набережной как он ухватил ее за попку — классный кадр получился. Но вершина моего «творчества» — вот это, — Костя полез в сумку с фото принадлежностями и достал оттуда помятый снимок. — Любуйтесь!

На фото Шуман и Мири сидели в каком-то полутемном ресторанчике. Мири томно улыбалась, а Шуман надевал ей на палец кольцо с огромным бриллиантом. Бриллиант получился особенно хорошо, а лица любовников расплывчаты, хотя и узнаваемы.

Глинский долго рассматривал фотографию.

— Пленка «Кодак-800», длиннофокусный объектив? — спросил он после продолжительного молчания.

— Хорош камушек, — восхитился Генрих, глянув на фото. — Блестит как настоящий!

— Он настоящий, — подтвердил Костя. — Мири с тех пор с ним не расставалась. Просто иногда носила как кулон — прятала на груди. Между прочим, среди ее вещей перстня не оказалось.

— Может, его Линда взяла, а ее за это и убили? — вдруг вырвалось у меня.

— Все может быть… — покачал головой Генрих. Глинский и Блюм удрученно молчали.

— Смотрите, берег! — закричала я. — Пошли собираться.