(Записано в 1908 г. от могильщика московского Семеновского кладбища Ивана Ивановича Попкова.)

Чудак один гроб себе ореховый с футляром дубовым заказал, и весь резной с ангельским сонмом, а нутро — парча от Сапожникова… Первый сорт товар! Рассказывали: в ём для покрытия грехов спал, в ём и хоронить заказывал. Только родственники, братец да внучек, смишулили. Гроб продали бюру похоронному на выставку в окно, а схоронили в футляре. Жадны очень… Им упокойный капитал даже завещал и торговое дело в первой гильдии… Покоя усопшего лишили… Рази в футляре такое лицо пристало по чину хоронить? В футляре тело из стороны в сторону непочтительно перед предстоянием движется, особливо когда если в могилку опускать… Дармоеды — не родня! Хоть бы простой сосновый, а всё гроб, в футляр воткнули… И нам на чай чуть посыпали… Вот что бес-от с людьми живыми делает!

(Записано в 1909 г. в Москве от могильщика кладбища у Семеновской заставы Ивана Севостьяновича Холодкова. «Парча Сапожникова» — парча московской фабрики Сапожникова, считавшаяся одной из самых высоких и ценных по качеству.)

На московском Лазаревском кладбище долго сохранялось интересное надгробие: могила, обложенная железными плитами, литой металлический крест, с которого спускаются две, соединенные жалами змеи. По плитам надпись: «Отцу и матери от сына». Это могила купца Сандунова. С ней связана следующая легенда. В начале прошлого столетия у богатого купца Сандунова был сын — бравый гусарский офицер, беспутный кутила, растратчик отцовских денег. Это, конечно, вызывало особое неудовольствие отца и матери, отличавшихся болезненной скупостью. При жизни купец Сандунов заказал себе гроб со всеми погребальными принадлежностями: с дорогим покровом, подушкой и пр. Умер Сандунов, хоронила его жена. Вскоре умерла и она. Приехал гусар за наследством, но нигде не мог найти следов денег и ценностей. Обвинили в краже живущую много лет в доме прислугу, но и от нее ничего не допытались. Решился гусар на крайнее средство — добился сложного для того времени разрешения вскрыть общую могилу родителей. В подушках он нашел все их состояние. Это якобы и послужило темой для надгробий, в сооружении которого заключалась месть обиженного.

— Две змеи-с — это мать с папашей, если в образе и подобии человеческом суждение находить. Только от змеи-с змеенышу и рождение иметь. Змея-с горлом дите свое изрыгает. Поганая гадина, а умственная, знает, кого и в какое место кусить. Скупого в сердце-с, а дурачка-с — куда попадет.

Часовня для мертвых тел при старых полицейских участках — совсем в наше время забытое и навсегда ликвидированное учреждение. В провинции их называли иногда «морг», чаще «покойницкая», «мертвецкая», «отходная», «убогий дом» и «божий угол». Собственно, все учреждение состояло из ветхого, старого, гнилого сарайчика или из специально пристроенной к казенному зданию неотапливаемой комнатушки, не имевшей для проветривания ни форточки, ни окон. При приближении к ним в летнюю пору вас обдавал смрад, запах гнили, плесени, затхлости и иногда ладана. Смесь этих ароматов заставляла брезгливых поспешно, зажав нос, удалиться. Обстановка часовен была самая упрощенная. Несколько простых, не прикрепленных к стенам деревянных скамеек, подобие нар на козлах, посредине стол, обитый ржавым железом, и в правом углу две-три почерневшие от времени пожертвованные доброхотами иконы. За ними — сухая верба, полинявшие бумажные цветы и записочки с молитвами. Везде, где только возможно, тела на скамьях, нарах и просто на не знавшем мытья полу. Вид жуткий, отталкивающий, вызывающий отвращение. Следует добавить к этому, что в ясный день возле кружатся стаи крупных, жирных, переливающихся на солнце сине-радужным цветом мух. Насекомые суетливо ползают по лицам невольных «клиентов», концентрируются на складках их глаз, рта и делают попытку садиться на входящего. Все это травмирует нервного и впечатлительного человека.