– Живем на вольных землях, а вольными себя не чувствуем, – подытожил нерадостный рассказ о поселенцах старец Устин. – Неужто везде так – мужик и горе неразлучны? Неужто каждому до сырой могилы жить в извечном страхе прогневить начальство и спознаться с ржавыми колодками?

Отец Киприан ворошил головешки в золотистой горке перегорающего костра, прислушивался к вечерней тишине, к шелесту ветра в вершинах столетних сосен. Спросил о Беловодье, не знают ли старцы, далеко ли заветная земля? Может, шел уже кто мимо, отыскивая истинно вольную землю?

– Не было здесь таких путников, святой отец. Слух о Беловодье и среди каменщиков иной раз зыбким туманом перед ночными сумерками явится, а потом и улетучится без следа… Да и где она, страна эта желанная? Дальше нас – дикие горы. А за горами, сказывают бугровщики[20], безводные пески, где и птице не жить, не то что человеку.

Отец Киприан вновь взгрустнул – думал, что отыщется хоть какой-то явный след на земле, помеченный на путнике Марка Топозерского. А здешние каменщики ничего не ведают ни об Уймонской долине, ни о Буран-реке… Где они? Какой тропой идти к ним? На юг ли, на восток?

– Надобно искать царство Индийское и вдоль того царства идти, – осмелился подать совет Илейка. Он пристроился под толстой елью, гладил Иргиза по загривку и слушал беседу старших.

– Иного пути не ведаю, – согласился отец Киприан. – Дойдем до верховий Катуни, а там – как бог даст… Может, еще какие поселения встретятся, может, там кто подскажет верный путь, а то и проводят до Индии.

Отец Киприан спросил у старца Устина, нет ли среди здешних поселенцев желающих идти с ним искать Беловодье, чтобы, отыскав, и остальных беглых увести туда.

Старец Устин покряхтел, повозился на низенькой лавочке у костра, надолго замолчал, опустив бороду на истрепанную домотканую рубаху.

«Не хочет обидеть, выказав неверие в Беловодское царство, – догадался отец Киприан. – Для них слух о Беловодье подобен далекому степному мареву: тяжко стало – и слух тот заклубился перед глазами, манит вперед, а чуть пригрело солнышко – им уже и довольно, никаких далей не надо…»

Устин словно разгадал его мысли:

– Не погнаться бы нам, святой отец, за двумя зайцами… бессъездно живем здесь добрый десяток лет. Уйдем отсюда, а обжитое место другие беглые займут. Да и как уйти, толком не ведая, что нас ждет там, за горами да песками нехожеными? Угодим еще в иноземное рабство – лучше ли будет?

Отец Киприан смолчал: «Знать, еще не прижало вас горькое лихо, от коего с закрытыми глазами побежал бы на край света и дале», – подумал он. Усмехнулся про себя – до края света он уже добежал. И что же? Осталось ступить за край этого света – в иной, неведомый край. Ради того, чтобы самолично познать, а есть ли там желанное Беловодье, он готов идти дальше, если и погибель суждено там найти…

– Стало быть, мне первому в неведомый омут нырять, – проговорил конец своей мысли вслух отец Киприан.

Старец Устин хмыкнул в сухой кулак, смущенно пожевал губами, долго смотрел на монаха сбоку, словно хотел запомнить его сгорбленную фигуру у костра и этот задумчиво-печальный взгляд на тухнущие головешки. И вдруг раскрыл важную тайну.