— Вместе с Филиппом. У его родителей. — Тьерри встал с кресла. — Я думаю мне пора, Эдвард. Я немного устал.

Мне очень не хотелось его отпускать, потому что знал, что, едва за ним закроется дверь, мы с Наташкой бросимся друг на друга.

— Уже четыре часа. Хочешь, оставайся у нас? Ляжешь на диване.

Ему не хотелось тащиться через весь город ночью, денег на такси у него наверняка не было, но и перспектива провести ночь под одной крышей с двумя такими персонажами, как я и Наташка, его, очевидно, не прельщала.

— Оставайся, Тьерри! — неожиданно поддержала меня Наташка.

У нее были, очевидно, какие-то свои соображения. Скандалов со мной она теперь не боится, напротив — хочет их. С некоторым трудом встав с дивана, Наташка пошла к шкафу и, выдернув оттуда простыню и наволочку, неловко швырнула их на диван:

— Вот тебе белье…

Тьерри сдался.

— О.К. Я остаюсь… — Он покорно опустился в кресло.

— Я принесу тебе одеяло. — Я пошел в спальню. Вернувшись, я увидел, что она сидит на коленях у Тьерри. Мне пришлось мобилизовать всю мою силу воли для того, чтобы не врезать Наташке по физиономии. Бедняга Тьерри вымученно смеялся, пытаясь высвободиться из-под русской женщины.

— Вот тебе одеяло, Тьерри… — спокойно сказал я. — Идем, Наташа, спать. Мы все устали…

Она встала и сделала два шага ко мне, пьяно и задиристо улыбаясь.

— Он хочет спать, ха-ха… Вместо того, чтобы ебать меня, он будет храпеть! — вдруг сказала она, обернувшись к Тьерри, все еще улыбаясь улыбкой пьяного сфинкса.

Я с наслаждением дал ей пощечину, закричал:

— Сука! Говно! — по-русски, схватил ее за руку и вытащил из комнаты: — Спокойной ночи, Тьерри! — вежливо попрощался я с оторопевшим от неожиданности другом и закрыл за собой дверь.

— Ты ударил меня! Как ты смел меня ударить! — прорычал зверь, глядя на меня огромными и страшными по причине мэйкапа дырами глаз. Зверь был страшновато красив в этот момент, грозный и безумный зверь.

— Как тебе не стыдно орать моему приятелю, что я не ебу тебя, мерзкая девка!

— А ты что, ебешь меня, да?

Она стала коленями на кровать и выглядит, как приготовившаяся к драке кошка. Черная кошка, потому что на ней черные чулки, черная кожаная юбка и черная куртка с большими плечами. Она быстро сориентировалась в здешней моде.

— Ты прекрасно знаешь, почему я не ебал тебя эти четыре дня. И я не буду ебать тебя еще тридцать четыре дня, если ты будешь себя так вести. Тварь!

— Ха-ха-ха! — рассмеялся зверь высокомерным, олд-фэшен голосом, может быть, фильмов тридцатых годов. — Он не будет меня ебать!.. Пригрозил… Да сотни мужчин хотят меня выебать. Ты не будешь — другие будут.

— Дрянь! Тьерри может подумать, что я плохой мужик…

— Конечно… для тебя важнее всего, что подумает твой Тьерри… Твоя мужская честь запятнана… Ебала я твою мужскую честь!

— Заткнись, сука, не ори! Ты знаешь, какой у тебя голосочек. Вся улица тебя слышит…

— Ну и пусть слушают. И хуй с ними, и хуй с тобой!

Я бросился на нее и попытался закрыть ей рот ладонью. Она захрипела, отбиваясь, и мы упали с кровати на пол. Лежа на ней, я схватил первую попавшуюся тряпку (ею оказалось кухонное полотенце, забытое Наташкой в спальне) и постарался затолкать полотенце ей в рот. Но остановить, победить этот аккумулятор живой безумной энергии оказалось не так-то просто. Она вытолкнула кляп изо рта, а ноги ее в туфлях с заклепками шумно заколотили по полу.