И будто прямо на меня смотрит. Заржал зло, копытом по стене ударил — брызнула вода во все стороны с такой силой, что до меня долетела. И со стены прыгнул, на меня понесся, а за ним — еще десятка два коней водяных!

— Матушка пресвятая! — охнула я, из роз выползла, подол подобрала и к замку помчалась. Со стены вороны что-то кричат, Эльда дверь распахнула, гляжу, руки ко мне протягивает, а глаза огромные, круглые, испуганные!

— Ложись! — кричит.

Я упала у дуба старого, слышу — над головой просвистело что-то. Посыпались на спину листья и желуди, я приподнялась, а далеко впереди конь водяной опустился, вход в замок мне перекрыв. Развернулся, на меня пошел. Копытами бьет, на дыбы встает, а за спиной, слышу, уже табун его меня настигает. Сейчас ведь растопчут, разотрут! И сад весь колдунский потопчут!

Отчего-то именно при мысли о саде мне хуже всего сделалось. Привстала я на колени, руки к коню протянула.

— Кося, косенька, — зову ласково, от страха умирая, а сама на ноги встала и пояс длинный с платья разматываю: у нас на Руси всякая девка коня на скаку остановить может, а вдруг и с водяным сработает. — Красивый косенька, сильный какой…

Конь на меня прыгнул, скалится, зубами острыми, волчьими клацает — и табун его подлетел, понеслись они вокруг нас и дуба старого по кругу. Я в сторону успела шагнуть, пояс жеребцу на шею набросила: он взбрыкнул, загудел, алыми очами бешено вращая, и пояс порвался, и я не выдержала, снова на землю упала, руками прикрываясь. Хлипкие пояса в этой Гран-Притании. Все, пропала, раздавит сейчас!

— Назад! — раздался голос громкий. Я глаза открыла — а передо мной стоит Мерлин в дорожной одежде, посохом своим в морду коню сияя, и тот, хрипя, пену роняя, отступать начал. — Под моей защитой она!

А табун водяной со всех сторон зашуршал, завыл:

— Наша она!

— Нас сама призвала, по доброй воле!

— Должна с нами под воду русалкой уйти!

Я вскочила, к колдуну на грудь упала, вцепилась от страха так, что пальцам больно стало.

— Не отдавай меня, — прошу, обмирая, и лицо на груди его прячу, — не виноватая я, они сами пришли!

— Марья, — Мерлин сквозь зубы цедит, меня по спине поглаживая, — тебя обнимать, конечно, приятно, но так я нас защитить не смогу.

Я ойкнула, за спину ему перебралась и там уже обняла. Горячий он оказался, или я так от страха замерзла?

— Тростниковую песнь сыграла, — конь водяной провыл, прохрипел и на колдуна боком пошел — да тот посохом отмахнулся. — Наша она по праву! Не смеет смертная кельпи вызывать!

— Никого я не звала, врут они все! — возмутилась я, и теперь уже со спины в колдуна крепче вцепилась: если и унесут, то только с ним. — Точнее, звала, но не их!

— Марья, — оглянулся Мерлин и проговорил так страшно, что вой коня мне песней нежной показался. — Ты тростник у родника ледяного не рвала?

— Рвала, — призналась я глухо.

— Свистела в него?

— Свистела, — начала я всхлипывать.

— А это тростник, мне бабкой подаренный, девой озерной, — сказал он шипяще, желваками играя. — Я его для зелий использую. У нас всяк знает — если подуть в голубой тростник, вызовешь кельпи, унесут тебя под воду.