Уж я его ждала, ждала! Обед ему приготовила самый вкусный — помимо похлебки грибной и пирожков с яблоками пол-утра лепила вареники с красной рыбой жирненькой, с лучком жареным и картошечкой: такой запах от них сытный по замку пошел, что и Эльда не выдержала, с десяток умяла, нахваливая; вороны один за другим ко мне заходили и угощения просили, и даже лепрекон два вареника украл, в рот сунул и пробурчал, давясь:

— Ничего лучше золота быть не может, но пирожки эти вареные где-то очень близко!

Схватил блюдо с дымящимися варениками, в шляпу свою высыпал и был таков! Пришлось еще лепить.

Руки-то делают, а в голове мысли невеселые крутятся. А ну как не сможет Мерлин батюшке помочь? И вдруг, если зелье без листа эльфийского сварить не выйдет, отступится он от слова своего, как бы я сейчас ни старалась, откажется на мне жениться?

— Надо как-то ему настолько нужной стать, чтобы не отказался! — сказала я себе наставительно. Я часто с собой разговаривала вслух, так думалось легче. — Но, — и сама себе пальцем погрозила, — никуда не лезь, Марья, ничего хозяйского не выбрасывай. А то Бабе-Яге уже помогла!

Чтобы работа споро пошла и страхи отступили, стала я песню напевать задорную, как дома привыкла. Пою, а пташечки за окном мне подпевают, слова повторяют. Тю-у, тю-у, тю-ю-ю-у! Смешно так выходит, сил нет! Я то смеюсь, то дальше песню пою, вареники спешно доделывая. Иначе прилетит хозяин замка, а я в первый же день его голодным оставлю.

«Ну, — тут я посмотрела на горшочки с похлебкой и блюдо с пирожками, — почти голодным».

Птички за окном кричат:

— Еще пой давай, еще!

В кухню влетели, я на них тряпкой махнула сердито:

— Смотрите, чтоб нигде тут не нагадили, ничего не стащили, а то выгоню!

А они под потолком носятся и просят:

— Еще песенку, хозяйка строгая, очень уж нам понравилось с тобой петь!

Я руки в муку окунула, чтобы вареники обваливать сподручнее, и запела простенькую, девичью, звонкую. Пташки мне подпевали-подпевали, да вдруг как стайкой к окну метнулись и прочь вылетели.

— Давно тут в замке никто не пел, — услышала я голос колдуна насмешливый. — У меня даже в ушах зазвенело.

— Я больше не буду! — обернулась поспешно и локтем вмазалась в миску с мукой: подлетела вверх миска, поднялось белое облачко, и зачихала я, вся с ног до головы усыпанная.

Рыжий ближе подошел, по носу мне провел пальцем — а он в муке.

— И кто, — проворчал, щурясь, — тебя искусницей назвал? Тебя надо несчастьем называть.

— Это ты еще мои вареники не попробовал, иначе бы рот не открылся такую крамолу сказать, — шлепнула я его по руке. — И не попробуешь, если еще что по поводу моей неумелости скажешь!

Мерлин выразительно белый пол и белую меня осмотрел, но промолчал мудро. Вот, и перевоспитанию поддается ведь! А я вздохнула, безобразие вокруг оглядев.

— Никогда криворукой не была. А вот как ты рядом, неуклюжей становлюсь, как котенок недельный. Околдовываешь ты меня, что ли?

Мерлин как-то странно на меня посмотрел, за руку к себе потянул, и тут Эльда в кухню заглянула. Охнула, меня, мукой обсыпанную, увидев, за сердце схватилась.