— Господи, ты что, ему все рассказала? — Макс прекрасно знал самого дорогого адвоката Среднегорска, который периодически консультировал еще его отца.

— Да, он хоть и в годах, но, что такое адвокатская тайна, еще помнит, — заявила Марина. — Он уверен, что может доказать непреднамеренность моих действий. Состояние аффекта наши суды не воспринимают как явление, но, по его мнению, в худшем случае, мне грозят два-три года заключения, а в лучшем тот же срок, только условно.

— А три года, это для нас уже, конечно, не срок, — возмутился Подгорный.

— Иван Романович сказал, что даже в таком случае я выйду на год раньше, так как всех, кто себя хорошо ведет, выпускают раньше. Я забыла, он это как-то красиво называл.

— Условно-досрочно, — буркнул Подгорный.

— Точно, — обрадовалась Марина, — и ты это знаешь, значит, так все и есть. Макс! — Она прижалась к нему и крепко обхватила руками. — Я понимаю, что два года — это может быть безумно долго. Но лучше два безумных года, чем я буду сходить с ума всю оставшуюся жизнь.

Макс обнял Марину, провел рукой по ее плечу. Она прижалась к нему сильнее.

— Так будет лучше, Макс. Для всех лучше, — прошептала она ему в ухо.

— А дети? — Он привел последний, наверное, самый сильный, но уже бесполезный аргумент.

— А дети будут со своим замечательным отцом.

Макс тяжело вздохнул и отстранился.

— Ты не думаешь о том, что этот замечательный отец сам находится в розыске? И что если все пойдет по худшему сценарию, то двумя годами мне никак не отделаться?

Марина молчала.

— Сейчас тебе высовываться нельзя. Никак нельзя. Невозможно! Надо хотя бы дождаться, пока закончится все это дело с убийством Локтионова. Если Реваев найдет настоящего убийцу, то все станет гораздо проще.

— А если нет? — выкрикнула Марина.

Макс вздрогнул. Он ссутулился, обхватил себя руками и сидел, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Если нет, то тогда все кончено, — голос его звучал приглушенно, — вообще все.

— И поэтому ты убежал?

— Да. — Несмотря на жару, Подгорный почувствовал, что его знобит, и обернулся, нашаривая одеяло. Марина помогла ему накрыться. — Да, когда я стоял над телом, я представил, точнее, даже увидел, как на меня надевают наручники и кто-то толкает меня в спину с криком «Пошел!». Увидел, как захлопывается тяжелая железная дверь. Мне стало страшно. Страшно оттого, что момента, как она вновь откроется, я не видел. Потому что так далеко в будущее заглянуть невозможно. А вдруг она не откроется никогда?

— И поэтому ты запер себя сам? Оглянись, Макс, это не жизнь, ты уже взаперти.

— Ну, в этом «заперти» не так плохо, — Макс попытался улыбнуться, — кормят, поят. Вот даже ты приехала.

— Максим, я не смогу с тобой тут быть вечно, — покачала головой Марина, — в любом случае мне надо будет скоро уехать.

— Скоро? Когда? — насторожился Подгорный.

— Не знаю, — Марина пожала плечами, — день-два, не больше. Мне надо вернуться к детям, привести в порядок кое-какие дела, прежде чем… — она запнулась, — прежде чем я пойду к Реваеву.

Макс вскочил на ноги, сброшенное одеяло соскользнуло на пол.