– Вот, глянь, сынок. У всех жены как жены, а у меня – чисто язва.

– Поговори мне, вообще без ужина останешься.

– А где Люба? – вдруг озаботился Михаил Андреевич.

– Та к соседской Ольке на минутку побежала. Сказала, скоро будет.

Люба почти тут же и появилась. Нельзя же все время по дому работать. Иной раз хочется и с подругой поболтать. Особенно с той, которую недавно просватали, и теперь Люба жадно ловила ее рассказы о том, что говорили сваты, что подарил жених, с которым девушка давно переглядывалась.

Счастливая она. Выходит замуж за любимого. Надо же так совпало, что ее отец и отец жениха в одном полку служили, там же пошапковались1, и уже дома обещали друг другу породниться.

Люба поспешила на помощь матери и теперь бегала с тарелками, уставляла ими кружевную скатерть. Младший брат Гришка с показным рвением мыл в умывальнике руки, все в цыпках, и морщился, натирая их большим коричневым бруском мыла.

– Гриша, пойди-ка сюда! – позвала его мать.

– Опять руки будешь мазать?

– Буду! – пообещала мать, и, макая тряпочку в настоянный на горилке корень солодки, обработала сыну обе руки.

С помощью Семена отец вышел к столу, когда посередине уже скворчала сковородка с картошкой, исходила паром только вынутая из борща вареная курица, радовали глаз подцвеченные розовым ломтики домашнего сала.

– Наконец вся семья в сборе, – счастливо улыбнулась Зоя Григорьевна.

Утром Семен сам поднялся чуть свет, боясь, что мать не разбудит его на охоту, против которой вчера вечером возражала.

– Предчувствие у меня нехорошее.

– Мама! – сердился парубок. – Ну, что там может быть нехорошего? Волков стрелять – с коня! Народу набирается – больше тех волков.

– Все равно, сыночек, сердце ноет.

– Зоя! – прикрикнул на жену Михаил Андреевич. – Или ты не знаешь, что нельзя допрежь дела причитать? Такими вот словами бабы беду и накликают… Не на войну идет! На охоту. Сам бы пошел, да…

Он привычно двинул спиной – побаливала.

Зоя Григорьевна прикусила губу. Она понимала, что не ко времени плачется, но у нее всегда болело сердце за старшенького. Уж больно он был горячий. Совсем не берегся. Да еще Михаил со своими присказками: казак пулями меченый, шрамами отмеченный… От одной такой картины, которую тут же рисовало ее услужливое воображение, мурашки бежали по коже.

Ой, не о том она думает, не о том. Разве можно молодого казака просить, чтобы он берегся? Нет у матери такого права. Только одно остается – молиться за него!

– Семка, а ты мне десять копеек дашь? – между тем спросил его младший брат Гришка.

– Та откуда же у меня деньги?

– За волка дадут, атаман говорил.

– А зачем тебе десять копеек?

Гриша отвел взгляд в сторону и безразлично пожал плечами. Мол, да что там, ерунда всякая.

– Ну, Сем, чего тебе для родного брата денег жалко? Ты не бойся, я подрасту, тебе отдам.

– Ладно, брат! – Семен потрепал его по голове, что было для хлопчика непривычной лаской. – Дам тебе десять копеек.

Он даже не усомнился, что добудет волка. Его больше волновало, сколько он тех волков добудет? Тогда с атаманской платы за шкуру серого хищника можно было и себе хорошую уздечку присмотреть. Ежели не хватит… Но так далеко Семен не хотел заглядывать, усмехнувшись про себя: на что Гришке деньги?