Майрон прошел в отдельное помещение рядом с кортами. Здесь расположились мамаши, все в белом, как принято в теннисе. Это единственный вид спорта, где зрители любят одеваться как участники, словно их могут внезапно вызвать на корт. В то же время — Майрон понимал, что это нарушение правил «политкорректности» — во всех этих мамашах в белом было что-то соблазнительное. И он присматривался к ним. Не плотоядно — на это ему ума хватало, — но все же присматривался.

Похоть, если, конечно, это можно так назвать, быстро прошла. Матери следили за дочерьми с неусыпным вниманием, как будто от каждого удара зависела чуть не вся их жизнь. Глядя сквозь венецианское окно на Сьюзи, наблюдая за тем, как она, посмеиваясь, разговаривает о чем-то с ученицей, Майрон вспомнил ее собственную мамашу, которая употребляла слова вроде «драйв» или «концентрация», скрывая за ними то, что на самом деле следовало бы назвать врожденной жестокостью. Иные считают, что родители из кожи вон лезут, потому что сами в какой-то степени живут в своих детях, но это сомнительно, поскольку сами-то себя они бы так загонять не стали. Мать Сьюзи хотела сделать из дочери теннисистку и считала, что для этого необходимо отбросить все, что могло доставить ей радость или внушить самоуважение, заставив целиком зависеть от того, насколько умело она орудует ракеткой. Выиграешь — молодец. Проиграешь — кому ты нужна? Она не просто лишала дочь любви, она не давала ей хоть в малейшей мере ощутить себя как личность.

Майрон вырос в эпоху, когда дети во всех своих бедах винили родителей. Многие стали нытиками, обыкновенными нытиками, не желающими взглянуть в зеркало и попытаться взять себя в руки. Поколение Обвиняющих, которые ищут недостатки у всех и каждого, кроме самих себя. Но Сьюзи Ти была не такой. Она мучилась, она боролась, пытаясь восстать против всего связанного с теннисом, покончить с ним, но в то же время любила игру и дух соревнования. Корт сделался для нее одновременно пыточной камерой и единственной отдушиной, и примирить одно с другим было необычайно трудно. В какой-то момент это с почти фатальной неизбежностью привело к наркотикам и саморазрушительным загулам, и в конце концов даже Сьюзи, у которой как раз было право задать вопрос «кто виноват?», посмотрела в зеркало и нашла ответ.

Майрон сидел, перелистывая страницы теннисного журнала. Через пять минут тренировка закончилась и ученицы потянулась с корта. По мере того как они удалялись от накачанного воздухом пузыря, их улыбки угасали, а головы опускались под строгими взглядами матерей. Сьюзи вышла последней. Чья-то мамаша остановила ее, но Сьюзи быстро свернула разговор. Не замедляя шага, она прошла мимо Майрона и кивком пригласила следовать за ней. Движущаяся мишень, подумал Майрон. Родителям нелегко попасть в цель.

Сьюзи вошла к себе в кабинет и закрыла дверь за Майроном.

— Ничего не выходит, — сказала она.

— Что не выходит?

— Академия.

— А мне кажется, девчата неплохие.

Сьюзи тяжело опустилась на стул.

— Я затевала все это, надеясь осуществить мечту — создать теннисную академию для самых одаренных, которая, однако, оставит им время и возможность дышать, жить, развиваться. Я исходила из того, что такой подход позволит девочкам лучше справляться с разного рода проблемами, сделает их жизнь богаче, но полагала также, что в дальней перспективе они и играть будут лучше.