Андре вышел шатаясь. Зачем и куда шел, он и сам еще не знал. В большом зале чья-то холодная маленькая рука остановила его. Белая, как мрамор, стояла перед ним Сабина.

— Я все знаю, Андре, — произнесла она, — куда вы направляетесь и что намерены дальше делать?

— Право, не знаю. Дайте мне немного опомниться. Я думаю, что прежде всего мне надо уехать, а там увижу…

На лице Сабины появился румянец.

— Так вы не отчаиваетесь? — воскликнула она так, что испугала Андре.

Тот медлил с ответом, голос Сабины вернул его к жизни.

— Что, если впереди я бы указала вам надежду… — продолжала она, — что бы вы сделали?

— Что бы я сделал? Все! — воскликнул он, мигом оживая, — если вы согласитесь ждать… Не разлюбите меня… Сабина, я уверен, что добьюсь всего! Вашим родным нужно богатство — у меня будет богатство! Понадобятся почести и слава взамен аристократического имени — у меня будет все!

— В таком случае, — отвечала Сабина, подавая Андре руку, а другую подняв вверх, — в таком случае клянусь вам, что я буду вашей женой или умру, не выходя ни за кого! Я настолько люблю вас, что готова даже притворяться, пока это будет нужно. Итак, работайте и надейтесь — я ваша!

Через несколько часов Андре уехал.

Что происходило затем в замке между племянницей и древней тетушкой никому не было известно. Известно только, что после долгой и продолжительной беседы обе не пошли даже к столу, а молча разошлись по своим комнатам, каждая с красными от слез глазами.

Через два месяца тетушки не стало. Она умерла, держа Сабину за руку и все свое огромное состояние двести тысяч ливров, завещав одной Сабине. В завещании был выделен пункт, в котором значилось, что племянница наследует все, даже если выйдет замуж против воли родителей.

Последний пункт весьма потешал графиню Мюсидан. Она говорила, улыбаясь:

— Перед смертью наша тетушка, видимо, рехнулась.

Но древняя старушка не только не "рехнулась", как считала графиня Мюсидан, а скорее прозрела, потрясенная юной любовью.

Возвратясь на зиму в Париж, Сабина стала совсем свободной: прислуга в отелях, положим, подсматривает не меньше, чем лакеи, но по части доносов родителям… Такого в Париже не водится!

Еще не начав посещать Андре, Сабина обрела глубочайшую уверенность в его благородстве, чести и уважении к ней. Без этого она никогда бы не решилась на подобный шаг…

После приветствия Сабина поспешила развязать широкие ленты своей шляпы и передала ее своей горничной Модесте.

— Как вы меня находите, мой друг? — спросила она у молодого живописца.

Восторженное восклицание было ей ответом.

— Вы меня не поняли, Андре! Я хотела сказать, что для портрета без шляпы, пожалуй, лучше, — краснея, заметила Сабина.

Сабина Мюсидан была красавицей в полном смысле этого слова, но красота ее была полной противоположностью красоте Розы, и сравнивать их мог только Поль в злую минуту… Красота первой напоминала о рафаэлевских мадоннах, красота второй — о вакханках.

Выражение лица Сабины свидетельствовало о живости ее ума и вместе с тем было полно детской прелести и обаяния, что действовало на душу возвышающе.