Королеву, похоже, это озадачило.

– Ты вообще думаешь о чем-нибудь, кроме картошки? – спросила она.

Масло, думал Ринсвинд, нарезанный лучок, плавленый сырок, соль…

Но была еще одна мысль, которой он не мог сопротивляться. Она возникла внутри его разума, отбросив все его картофельные фантазии. Нам нужно просто ничего не делать, и тогда мы победим!

– Что? – изумилась королева.

Пюре! Огромные горы пюре! Протертое пюре!

– Ты пытаешься что-то скрыть, волшебник! – завопила королева в паре дюймов от его лица. – Что именно?

Картофельная запеканка, жареные картофельные шкурки, картофельные крокеты…

…нет, только не картофельные крокеты, никто никогда не мог их как следует готовить… было уже слишком поздно: королева читала его как открытую книгу.

– Так… – сказала она. – Ты думаешь, выживает лишь неведомое? Знать – значит сомневаться? Видеть – значит не верить?

Сверху раздался треск.

– Спектакль еще не закончился, волшебник, – сказала королева. – Но это произойдет прямо сейчас.

В этот момент ей на голову приземлился библиотекарь.

По дороге домой перчаточник Уинкин и торговец яблоками Костер обсуждали спектакль.

– Тот момент ш королевой и человеком ш ошлиными ушами был очень хорош, – заметил Уинкин.

– Ага, хорош.

– И шо штеной тоже. Когда человек шкажал: «Он – не лунный серп, и его рога неразличимы внутри окружности», я чуть не обмочил штаны. Люблю, когда смешно шутят.

– Ага.

– Только я не понял, почему жа этими людьми в мехах и перьях по вщей шщене гонялся человек в кощтюме иж рыжей шерщти и почему толстяки повшкакивали ш дорогих мешт и брощились к шщене, а дурачок в крашной мантии бегал и кричал что-то про какую-то картошку – чем бы ни была та картошка. А когда Пэк говорил в конше, я точно слышал, что где-то шла драка.

– Экшпериментальный театр, – заключил Уинкин.

– Хорошие диалоги, – сказал Костер.

– Надо отдать должное тем актерам, что они вще равно продолжили играть, – отметил Уинкин.

– Ага, и я готов покляшща, на шщене была еще одна королева, – сказал Костер, – и она была как будто женщина. Ну, та, которая хотела жадушить человека, который мямлил про картошку.

– Женщина на шщене? Не глупи, – осадил его Уинкин. – Но шпектакль вще равно хороший.

– Ага. Хотя погоню можно было и опуштить, – признал Костер. – И ешли уж начиштоту, мне кажется, таких длинных пояшов не бывает.

– Да, было бы жутко, ешли бы у них были такие спещеффекты, – согласился Уинкин.

Волшебники, как и многие крупные люди, умели быстро подниматься на ноги. Даже Ринсвинд был впечатлен. Он слышал, что они ничуть не отставали, пока он несся по тропинке вдоль реки.

– Я подумал, нам не следует ждать занавеса, – выпалил он.

– Видели, как я… стукнул королеву подковой? – прохрипел декан.

– Да… жаль только, потом оказалось, что это был актер, – сказал Ринсвинд. – Тот, который играл эльфа. Но все равно это не худшее применение подковы.

– История завершена, – произнес голос Гекса из подпрыгивающего кармана Думминга. – Эльфов будут считать феями, и в конце концов они в них и превратятся. Через несколько столетий вера в них пойдет на убыль, и они будут появляться только в живописи и литературе, которыми и ограничится их дальнейшее существование. Еще они будут годиться для развлечения детей. Их влияние будет существенно снижено, но полностью не исчезнет никогда.