— Мной? Дорогая мисс Ли, да ведь я даже не стремлюсь хорошо выглядеть. Что за странная идея… Впрочем, вы, разумеется, правы — все это лишь одна из моих теорий, основана она на случайных наблюдениях… И, в конце концов, мужчины — это ведь не очень интересно, не так ли? Давайте поговорим о чем-нибудь более захватывающем — например, о платьях.

Однако бедняжка Мария чувствовала себя слишком неловко и беспокойно, чтобы говорить о чем-то еще, поэтому она умолкла — а вскоре мистер и миссис Беллами и Джордж откланялись.

Тем временем Хильда и Филип неспешно прогуливались по саду, примыкающему к дому.

— Почему вы вышли? — неожиданно спросила Хильда по-немецки (Филип хорошо понимал этот язык).

— Хотел прогуляться с вами. Почему вы разговариваете по-немецки?

— Потому что мне приятно говорить на родном языке… и я не просила вас идти со мной на прогулку. Вас ждут в гостиной, вам лучше вернуться.

— Я не хочу туда идти, Хильда, по крайней мере, до тех пор, пока вы мне кое-что не пообещаете.

— Не зовите меня Хильдой, будьте добры. Фройляйн фон Хольцхаузен, пожалуйста. Что вы хотите, чтобы я обещала?

— Я хочу, чтобы вы встретились со мной этим вечером, в девять часов, в беседке.

— Мне кажется, мистер Каресфут, что вы немного забываетесь… и забываете о моем положении в этом доме… и о мисс Ли.

— Что вы имеете в виду, говоря о мисс Ли?

— Только то, что она влюблена в вас, и вы поддерживали все это время ее влюбленность, отвечая ей взаимностью. Не нужно спорить — она все мне рассказывает.

— Чепуха, Хильда! Если мы встретимся сегодня вечером, я все объясню. Вам нет нужды ревновать…

Она резко повернулась к нему, вскинула голову и слегка топнула ногой по гравию.

— Мистер Каресфут! Запомните раз и навсегда — я не ревную и не стану с вами встречаться. Для этого я слишком сильно уважаю себя и слишком мало — вас!

С этими словами она ушла.

Лицо Филипа, когда он смотрел ей вслед, было бы неприятно видеть — оно ожесточилось, взгляд его был злым.

— Она не ревнует? Вот как! Так я заставлю ее ревновать, эту гордячку.

Филип с досадой сшиб тростью головку алой гвоздики.

— Филип! Что вы делаете! Это же мои любимые австралийские гвоздики — по крайней мере, я думаю, что они австралийские. Как вы можете так жестоко с ними обходиться!

— Все в порядке, Мария, я просто хотел сорвать одну для вас. Приколете ее к платью, а? А где остальные гости?

— Все ушли. Заходите в дом, в саду слишком жарко. Расскажите, что вы думаете о миссис Беллами.

— Я думаю, она очень хороша собой и очень умна. Интересно, где ее подцепил Беллами?

— Не знаю… Лучше бы он ее вообще… не подцеплял. Она мне не нравится, она говорит неприятные вещи, и хоть я виделась с ней всего-то раза три, она, кажется, знает обо мне все — и обо всех остальных тоже. Я не очень быстро соображаю, но знаете… сейчас я вдруг подумала — она ведь намекала мне, что вы влюблены в Хильду, Филип! Только не думайте, что я забегаю вперед… если я спрошу вас, правда ли это, и если это… ну, если это окажется правдой, то лучше мне знать об этом! Я не стану сердиться, Филип! — и девушка замерла перед ним, прижав одну руку к груди, в которой отчаянно билось ее сердце, а другой прикрыв вспыхнувшее лицо.