Ставинский закрыл ящик, покрутил ручки цифрового набора, чтобы сбить номер, и потащился вслед за теткой в «живую» камеру хранения. Там стояла длинная очередь, и та же тетка долго, в упор, с укоризной смотрела на Ставинского. Потом демонстративно плюнула на пол и презрительно отвернулась.

Через двадцать минут, сдав в окошко камеры хранения юрышевский рюкзак и получив картонный жетон, Ставинский с одним чемоданом в руке вышел из Ярославского вокзала на Комсомольскую площадь и сел в такси.

– В баню на Красной Пресне… – сказал он водителю.

– Может, в Сандуновские бани? – спросил тот.

Сандуновские бани – самые известные в Москве, но именно потому и не хотел ехать туда Ставинский – можно напороться на своих бывших знакомых или на знакомых Юрышева. А бани на Красной Пресне – для пролетариата, туда не ходит московская элита.

– Нет, – ответил он водителю. – В Сандуны нужно на весь день идти, а мне просто помыться с дороги…

– Откуда будешь? – спросил словоохотливый водитель. – Из Ярославля?

– Угу, – буркнул Ставинский, ему вовсе не хотелось затевать разговор с шофером…

Через двадцать минут в отдельном номере краснопресненской бани он вывалил на мраморную скамью содержимое кожаного чемодана: венгерский костюм, шесть индийских новых рубашек, два чешских свитера, туфли и теплые ботинки, электробритву «Нева» и, наконец, толстый пакет, завернутый во вчерашнюю «Правду». Развернув пакет, он нашел в нем все, что обещал ему Мак Керн, – два комплекта советских документов: два паспорта, две трудовые книжки, два воинских билета и два профсоюзных билета на имя Бориса Викторовича Романова, 1937 года рождения, и на имя Геннадия Матвеевича Розова, 1938 года рождения. При этом комплекте был и диплом зубного врача – Ставинский узнал из этого диплома, что он, Розов, окончил в 1960 году Саратовский медицинский институт. На всех документах – и розовских, и романовских – были его, Ставинского, фотографии, и в паспорте Романова значилось, что с 07.06.1977 года по 09.07.1981 года он отбывал срок заключения по статье 104 Уголовного кодекса РСФСР в исправительно-трудовом учреждении № Б-672-ОР, г. Салехард, Ханты-Мансийский национальный округ. Придирчиво осмотрев свои новые документы, так и не решив, кем ему сейчас стать – Розовым или Романовым, Ставинский стал пересчитывать деньги. Их оказалось семь тысяч. «Могли бы дать и побольше», – подумал Ставинский, а потом вспомнил, что «7» – это счастливое число. Если считать, что у него еще около двухсот рублей, которые он нашел в юрышевской одежде, то с этими деньгами можно начинать новую жизнь в России, и не валяясь на каменных полах железнодорожных вокзалов. Но где же записка о том, как связываться с Мак Керн в будущем? Неужели они просто швырнули ему эти деньги, документы и одежду и – бросили? Тщательно проверив все внутренние карманы чемодана, он ничего не нашел. Еще раз перелистал документы, деньги, даже изучил обрывок газеты «Правда», в который они были завернуты, – пусто. «Сволочи! Сволочи! Сволочи! – с отчаянием подумал Ставинский. – Бросили в России… Конечно, на кой я им теперь нужен? Они же знают, что я не могу пойти сейчас в КГБ и продать Вирджинию…»