В наших обыденных мыслях и разговорах совершается непрерывная оценка уровня притязаний – своего и других. Ты много о себе думаешь, он себя недооценивает, это им не по плечу, где уж нам, дуракам, чай пить, с кувшинным рылом в калашный ряд, сами с усами, не лыком шиты, и я не хуже других – всё это об уровне притязаний. Он создается подсознательным анализом собственных сил и ожиданий, отношением окружающих нас людей. Он то призывает, требует, томит и побуждает, то сдерживает, придавливает, тормозит.

Конечно, идеальный случай – когда уровень притязаний является счастливым порождением возможностей, а не мыльным пузырем претензий, но только я пока такого не встречал. Естественно, в других. И все мы таковы. А плохо это или хорошо, не знаю по сию пору.

Можно притязать на самостоятельность и независимость, культуру и образованность, любовь и уважение, достаток и успех, чины и должность, дружбу и доверие, право на участие и право на лидерство. Можно притязать на понимание всего на свете, ум и умение общаться, чувство юмора, сложность судьбы, тяжесть былых страданий, глубину личности. Это я выделил области, где уровень притязаний любого достаточно высок – попробуйте, к примеру, заявить собеседнику, что у него нет чувства юмора или что жизнь его была возмутительно легка.

Еще забавна странность нашего устройства: успех в каком-нибудь одном деле вздымает наш уровень притязаний во всем прочем. Будто это некая единая веревочка: вздернутая в одном месте, она дает волнообразный всплеск по всей длине. И тогда способный математик начинает вдруг уверенно судить о живописи, а дева, прытко вышедшая замуж – обо всем на свете. Тут я снова ловко и незаметно вернусь к защитным механизмам личности, поскольку всюду здесь, в Израиле, встречаю бедолаг, которые, от новой жизни жуткие страдания терпя, спасают себя мифами, надутыми из притязаний. Я не слишком ли научно завернул? Но я предупреждал. И это очень просто. Сосед мой по двору (пусть будет он вопреки здешней традиции с отчеством, ибо весьма-весьма немолод), некий Семен Ильич, был очень-очень видной фигурой в своем родном городе Туле. Что-то возглавлял он, чем-то одновременно заведуя и руководя. Здесь в этом качестве он пригодиться никому не мог, а также ни в каком другом, поскольку слишком долго был начальником, что знаний не дает и разума не освежает, как известно. Он отнюдь не бедствует, получая пенсию и разные пособия, но полон сил еще и на что-нибудь престижное с готовностью согласен, ибо потерей прежней роли (см. выше) сильно удручен. Со мной он разговаривает изредка, и я услышал с удивлением, что все мы, кто приехал из России (кто бы ни был и откуда ни приехал), – носители высокой европейской культуры, которая туземцам здешним и не снилась. В силу чего задача наша – наставлять и обучать, а нас должны – призвать и попросить. Я робко возразил, что лично я нисколько и ничуть не чувствую в себе вышеозначенной культуры, пусть меня он в свои списки не включает. Был я удостоен понимающей ухмылки и понял, что хочу или не хочу, а я культуры европейской – тоже носитель. Я замолчал. Я вообще люблю соглашаться с собеседником, он тогда быстрей меняет свою точку зрения. На меня лился воспаленный монолог о полном бескультурье здешнего населения, которое и не евреи вовсе, а Бог знает кто и откуда взялись. Вот марокканцы, в частности (у нас в районе много евреев из Марокко), гневно повествовал Семен Ильич, – они же просто дикари: вы посмотрите, какое невероятное количество газет они выбрасывают прямо на улицу! Мусорная куча из газет, сбитых ветром к стене, действительно украшала наш двор. Монолог моего собеседника, задыхавшегося в вакууме местной бездуховности и бескультурья, всё никак не иссякал, а мы уже приблизились к его подъезду, и я мог улизнуть. Но у меня еще был один вопрос, и я осмелился его задать.