— Сначала ты! Что удалось выжать из шляхтича?

Колычев раздраженно махнул рукой.

— Да без изменений! Упертая сволочь попалась! Ни в какую не колется и сообщника называть не хочет. Можно сказать, смеется в лицо… Гусар, понимаешь! И гонору шляхетского на всю губернию хватит.

— Поляки — они все такие. Порода!

— Не все.

— Припугнуть пробовал?

— Как? Он верно говорит — влепят ему по совокупности года два-три, а потом очередная амнистия и все, пациент на свободе и волен делать все, что ему вздумается. Чем такого проймешь? Опытный, сволочь! — в сердцах прибавил Колычев.

— Ну… сказал бы, что можно его дело пустить в особом порядке через губисполком, а не нарсуд. Влепят ему путевку в исправлагерь с примечанием «до особого распоряжения», и просидит он там до скончания лет[5], — предложил Петр. — Что скажешь, а?

— Это за кражу-то? — усмехнулся Колычев. — Да кто ж мне в губисполкоме навстречу пойдет… Не, этот способ не пройдет. Другими методами действовать нужно.

Он спохватился:

— Так что у тебя с бабенкой Ореховского? Есть результаты?

— Результаты есть, — похвастался Елисеев. — В общем, Мухина согласилась стать моим осведомителем.

— Поздравляю. Уже неплохо, — кивнул Борис. — Из этой публики неплохие информаторы получаются. Знаешь, сколько уголовного народа из-за проституток погорело… Не сосчитать! Так что хвалю тебя, Петя! Ты на правильном пути.

— Спасибо, Боря! — похвала друга была Елисееву приятна. — И еще — она знает, где живет подельник Ореховского. Надо срочно ехать и брать его, пока тот не всполошился. Хоть задержание прошло тихо и вроде без свидетелей, длинных языков хватает, сам понимаешь.

— Понимаю. Тогда едем прямо сейчас.

— А арестованные? — округлил глаза Петр.

— Их по камерам.

— Я обещал Мухиной, что отпущу ее домой. Собственно, у меня на нее ничего толком нет.

— Пусть показания напишет, а потом валит на все четыре стороны.

— Борь, можно ее в это дело не вмешивать?

— Не понял, — удивился Колычев.

— Да не хотелось бы, чтобы шпана местная прознала, что она нам наводку дала. Жаль терять полезного сексота.

— Если у нашей науки есть доказательства на всю парочку, показания Мухиной не понадобятся. И так посадим, — махнул рукой Колычев.

Елисеев просиял.

— Благодарю за понимание, Борь!

— Да брось — свои люди… По дороге расскажешь, что еще тебе удалось вытянуть из этой барышни.

Разговор сыщиков продолжился в пролетке, на которой они ехали арестовывать Ореховского. Губрозыск арендовал ее на весь день, и извозчик сокрушенно подсчитывал возможные убытки. «Живых» денег от милиции было не получить.

— Теперь я знаю, кто у них главный, — заговорил Елисеев.

— Ореховский?

— Нет, наш гусар просто исполнитель. Талантливый, конечно, этого у него не отнять. Но за все остальное отвечал тот второй. И тут орешек нам попадется крепкий. Если наш эксперт ничего на него не накопает, будет сложно расколоть.

— Так не томи, Петя. Кого брать будем?

— Да есть тут один… местный, — улыбнулся Петр. — Как думаешь, кто он?

— Ты это, хватит загадки загадывать, а то ведь могу рассердиться!

— Да никаких загадок, Боря! Ларчик-то просто открывался: наши орлы работали вдвоем, но Ореховский приезжий, а его двоюродный брат, который и затеял всю эту «музыку» — наш, из Железнорудска.