— Почему вы замолчали, учитель? — поинтересовался он.

— Здесь дальше нет текста, — несколько озадаченно отозвался Мак Кархи. — Здесь идет лакуна, «из чащи ветвей» — и большая лакуна до конца.

— Но здесь же ничего другого не может быть, кроме фазанов и рыси, — засмеялся Бервин. — Смотрите. Вот ястреб, — он быстро продемонстрировал, — теперь лис, — он огрызнулся и посмотрел злобно, — и дальше просто ни во что другое невозможно перейти, только в фазанов… Смотрите, вот самец… и самочка. И рысь. Она их спугнула. Понимаете, вся эта строфа… это как бы одно. Это же одно целое!

— Подождите, я посмотрю по аллитерации, — неподдельно оживился Мак Кархи. — Да, это сюда встает. На пару фазанов из чащи ветвей… чего-то какая-то рысь… По ассонансу судя, там что-то с «ра» ударным. Бервин, умоляю вас, превратитесь еще раз в рысь.

Бервин еще раз превратился и растянулся на спинке кресла. Мак Кархи посмотрел на него, сказал: «Таращится», — и схватился за перо. Потом еще раз вскинул глаза на Бервина и добавил: «Пестрая. На пару фазанов из чащи ветвей // Таращится пестрая рысь», — и сел, потирая лоб.

— Бервин, кажется, вы восстановили одно из самых темных мест в поэзии четвертого века, — сказал он.

— Я? — искренне удивился Бервин. — Что вы, учитель! Я этой поэмы и в глаза не видел!..

— Но воплотиться после лиса получается только в фазанов? — рассматривая его непростым взглядом, уточнил Мак Кархи.

— Во всяком случае, там птичье воплощение, — задумался Бервин. — Да нет, что я говорю! Только в фазанов. Честное слово. Попробуйте сами.

— Дело в том, Бервин, — радостно сказал Мак Кархи, — что я и вполовину так не владею искусством метаморфоз, как вы. Поэзия Туата Де Дананн вызывает к жизни названные образы, но когда замолкаешь, они перестают появляться. Все восстанавливали эту лакуну с карандашом в руках, и только вы догадались сделать это таким способом!..

Бервин, совсем опешивший от таких слов, благоговейно заглянул в поэму, которой до этого не решался и коснуться.

— Боже мой, — сказал Мак Кархи, уступая ему книгу, — ведь чтобы сделать то, что вы сделали, надо очень тонко чувствовать поэзию!..

— Большой тонкости во мне нет, — смутился Бервин. — Просто Кетарн, сын Аэда… очень гармоничен.

Доктор Зигфрид Вёльсунг, высокий, суховатый, с истинно немецкой внешностью, раз в неделю, по четвергам, вел драконографию, где требовал от студентов безукоризненной точности описаний и соблюдения формы вплоть до запятой. В классе, где со стен смотрели наглядные пособия с изображением всевозможных видов драконов, первокурсников поначалу охватывала некоторая робость. Доктора Вёльсунга почему-то очень легко было представить себе в доспехах, темных и непробиваемых, пальцы его во время объяснений стискивались на спинке стула, как на рукояти меча, и когда он говорил, что не надо без особых причин пользоваться ни курсивом, ни тем более двойным выделением, все понимали, что действительно не надо. Первый курс писал ему доклады и парафразы, составлял библиографию, конспектировал, реферировал, составлял примечания, комментарии, сноски, списки, резюме, с закрытыми глазами мог перечислить полсотни справочных изданий с точными выходными данными, но при этом полной загадкой для всех оставалось одно — существуют драконы в действительности или нет? Доктор Зигфрид не спешил просвещать их на этот счет. На прямые вопросы он спокойно отвечал с легким древневерхненемецким акцентом: «Когда вы освоите элементарные правила работы со справочными и энциклопедическими изданиями и научитесь составлять библиографию, на которую можно будет взглянуть без боли в сердце, тогда мы посмотрим. От хорошей библиографии еще никто не умирал. Also… А вам, Двинвен, дочь Кинлана, я не советую проявлять излишнее любопытство в отношении драконов, пока вы не уясните себе, насколько неуместно выглядит в библиографии прочерк на месте года издания! Что с того, что в самой книге год издания не указан? Он должен вставать у вас перед глазами, начертанный огненными буквами, как если бы его вырубили топором! — доктор Зигфрид щеголял иногда обрывками валлийских поговорок, обычно не к месту. — Что же до вас, Эльвин, сын Кинира, то я искренне не понимаю, как человек, постоянно пишущий вместо значка параграфа скрипичный ключ, может всерьез интересоваться существованием драконов. В вашей ситуации это, мягко говоря, преждевременно».