— Клянусь святым Рейнаром! — старый лис открыл оба глаза. — А вот этот у вас неплох.

Гвидион повел ухом.

— Да, этот лисенок… то есть ребенок… он способный, — зарделась доктор Рианнон.

— Так ты полагаешь, что охота на лис — недостойная забава, я верно тебя понял? — протянул старый лис, вновь обращая свою острую морду к Гвидиону.

— Более того, я полагаю, что подобное могли выдумать только англичане. При потомках Мата и Придери остров не знал бы такого позора, — и поскольку старый лис принялся в этот момент ловить блох, Гвидион тоже несколько раз щелкнул зубами у себя над плечом, чтобы не выглядеть неучтивым, ибо подчеркнутое неучастие в этом деле можно было принять за намек вроде: если, мол, тут кто и блохастый, то только не я.

— Да, этот у вас очень хорош, — удовлетворенно кивнул лис. И в качестве поощрения слегка куснул Гвидиона за ухо.

После этого и остальные осмелели и тоже подошли поближе. Лис пришел в благодушное настроение, разговорился и даже рассказал, как однажды ему довелось устраивать большое красочное представление: выход герцога. Под звук рогов он вывел далеко в поле самого лорда Слиппери, герцога Ноттингемского, со всеми гостями и сворой — с целой сворой гостей, и все в нарядных костюмах, — с доезжачими в красных камзолах, с серебряными охотничьими рожками… эх, да что там говорить! Было же время!.. И вот, старательно исполнив все, что от него требовалось, потратив немало ценного времени, но так и не дождавшись от зарвавшихся гостей ни благодарности, ни должного внимания, он решил всех оставить и уйти не прощаясь, — даже не добегая до опушки леса. Он просто не спеша пролез под корни одиноко стоявшего в поле дуба, где, кстати, начинался один из удаленных боковых ходов его собственной разветвленной норы. В той охоте участвовал гостивший у герцога архиепископ Кентерберийский, который спешился, чтобы лично заглянуть в нору, с досадой хлопнул себя по колену, после чего уже окончательно уронил себя в глазах всего лисьего народа, выругавшись непристойным словом.

Предупреждая ненужные вопросы, лис снисходительно пояснил, что хотя такие слова, как «шуба», «шапка», «муфта», «воротник» в лисьем языке есть, они считаются некультурными, и их не принято произносить в приличном обществе.

В один прекрасный вечер Мерлин собрал всю школу в парадном зале и произнес самообличительную речь, что он делал всякий раз, когда студенты, по его мнению, нуждались в ободрении, то есть чрезвычайно редко.

Ллевелис стоял очень далеко от кафедры, с которой выступал Мерлин. До него доносилось:

— А герцог Лотарингский, который гонялся за мной по всей Франции, чтобы убить меня за то, что я якобы соблазнил его невесту? Да я даже не заметил, как она выглядела! Я просто спасал его от инцеста! Нда. Мы делаем свое дело. А любовь, она хороша для простолюдинов. Где-нибудь на мельнице.

— Боже, какой ужас! — простонал Ллевелис. — Какой бред! Разве можно такое о себе рассказывать? И, главное, он созвал всю школу слушать это!..

— Уверяю вас, вы ошибаетесь, — мягко произнес кто-то у него за спиной. Ллевелис извернулся, насколько позволяла давка, обернулся и увидел Кервина Квирта. — Поверьте мне, профессор Мерлин говорит более чем осмысленно. Он говорит важные и интересные вещи.