— Ого! — воскликнул Фингалл. — Не так быстро. Дайте я запишу.

Все записав, Фингалл вдумался в смысл стишка и беспокойно спросил у камней: «А он вообще с тех пор появлялся?» «Нет, пожалуй что не появлялся», — сказали камни. «Так судя по содержанию этого стихотворения, уже не появится, — сообщил Фингалл. — А вы уверены, что он каждый раз попадал сюда именно за долги?» «По крайней мере, — сказали камни, — он все время что-то твердил о своем долге».

И вот Фингалл вернулся на родину, по шутливому профессиональному выражению Курои, который называл этим словечком промежуток времени, когда человек уже родился, но еще не умер, — и здесь, собравшись с духом, он так запорошил профессору мозги, что тот только и спросил, где зуб и почему фонарь под глазом. Ну, а такого рода вопросом МакКольма и в четырехлетнем возрасте нельзя было поставить в тупик. Когда наконец МакКольм вырвался из рук Курои на свободу, он, избегая разговоров, миновал остальных студентов, также промокших под дождем IV века и теперь переодевавшихся во все сухое, и задворками пробрался к Гусиной башне.

Орбилий Плагосус сидел у себя и ел сардинки из банки, накалывая их на стилос. При стуке двери он полуобернулся к Фингаллу, облизнул палец и приветственно сказал:

— Вы хотите поучаствовать в этом пиршестве Лукулла?

Фингалл развернул его к себе вместе со стулом.

— А ведь все, чему вы нас учили, полнейшая туфта, профессор, — тускло сказал он.

— Что? — переспросил Орбилий.

— Фуфло.

— Что? — Орбилий привстал.

— Фикция. Хоть и считается, что латынь — это дохлый язык…

— Мертвый, — машинально поправил Орбилий.

— Да, и неважно, мол, как его преподавать. Все равно не пригодится.

Тут выяснилось, что лицо Орбилия отнюдь не отлито в меди, как обычно казалось. На нем появилось потрясающее выражение. Но Фингалла трудно было сбить, он продолжал:

— Это никакая не латынь. Ее никто не понимает. Я опробовал ее на целом гарнизоне римского форта. Все неправильно, все! И произношение, и окончания. Даже ударения.

Разоблачение мало подействовало на Орбилия. Возможно, он был к нему готов.

— То есть то, на чем мы сейчас с вами говорим, вас не устраивает, — медленно проговорил он.

— Нет! Я не хочу позориться перед людьми! — воскликнул МакКольм. — И я скажу вам напоследок, — он перешел на певучее произношение, слышанное им в форте, — с музыкальным ударением и совершенно другими гласными, — что латынь нужна позарез, в прошлом на ней говорит куча народа, без нее шагу ступить нельзя! Это один из самых нужных предметов. А нам навязывают некомпетентных преподавателей! Вот вам настоящая латынь!