И хоть мы пробыли в комнате совсем недолго, почему-то не возникает даже мысли возмутиться или не пойти…

…Готовит Тая просто восхитительно. Кажется, ничего вкуснее я не пробовал в жизни. Кажется, я готов не просто жениться, но и никогда не разводиться.

Алена сидит с нами совсем недолго, а потом убегает к подруге. И я искренне благодарен этой непоседе за понимание и чутье момента.

Поэтому, когда мы с Таей остаемся вдвоем, я перебираюсь на кожаный диванчик рядом с ней, мотивируя тем, что слишком далеко сидел.

– А как ты стала писательницей? – задаю внезапный вопрос.

– Писательницей? – повторяет она, подпирая подбородок кулаком, и смотрит куда-то вперед, давая мне возможность рассматривать ее профиль.

Любоваться резко очерченным носом, чувственными губами, линией шеи. Видеть, как закатное солнце золотит загнутые кончики ресниц, жидкой бронзой переливается в черных локонах.

И понимать, что одновременно хочется замереть и в то же время прикоснуться к этой красоте. Мягко, осторожно, нежно… чтобы, не дай бог, не испортить чарующий момент.

– Я просто в один момент решила, что буду писательницей. Может, перечитала в детстве сказок, может, фантастических романов. Но как-то, еще учась в школе, взяла тетрадку, нелепо разукрашенную гелевыми ручками, и вывела название своего первого рассказа. Он назывался «Черные огни белого города». Я тогда жутко собой гордилась. Писала корявым почерком и заявляла, что буду писательницей.

Я слушаю ее, и губы сами тянутся в улыбке. Люблю такие истории. Когда человек сам приоткрывает запыленную тяжелую штору, скрывающую его прошлое, и сам, взяв тебя за руку, ведет туда, где замерли дни и секунды, окутанные паутиной памяти.

– Я пыталась писать и дальше, но это были детские истории. В студенчестве вернулась к этому делу серьезно, поняв, что на одном вдохновении и рассказах о желании стать настоящим писателем ничего не получится.

Тая поворачивает ко мне голову. В зеленых глазах разливается колдовское озеро, тихое и таинственное, спрятанное от людских глаз травой и крутыми берегами.

– Ну а ты, Макс? Как ты стал татуировщиком?

Но вместо ответа я вытягиваю из ее волос шпильки, позволяя шелковистым локонам скользнуть черными змеями по плечам. Молчание становится тягучим, как пастила. Безмолвие обжигает, дыхание исчезает в закатном золоте и… голова идет кругом.

Я прижимаюсь к ее губам, ладонь скользит по спине, опускаясь на поясницу. В первый миг Тая будто не уверена, однако потом покорно подается ко мне и отвечает так, что кровь по венам бежит с удвоенной скоростью.

Все вокруг исчезает, испаряется в безумном огне, который полыхает так ярко, что можно сжечь весь мир. Для меня сейчас не существует ничего, кроме этой женщины. Кроме красной ткани, скользящей по ее плечу; бархатистой кожи, которую хочется гладить и ласкать вечность; и до безумия горячих, сладких губ, от вкуса которых сносит крышу.

Кто сказал, что любовь можно объяснить логикой? Кто умеет вогнать ее в рамки графиков и диаграмм? Она возникает спонтанно, накрывает так, что больше ни о чем не думаешь. Так же, как вдохновение, когда ведешь иглой, вбивая контур, вливая чернила под кожу… Так, как страсть входит обоюдоострым лезвием прямо под сердце и остается там навсегда.