Крыса за прутьями злобно пискнула, внезапно замолкла и уставилась на ученых своими жутковатыми голубыми глазами. У Лиды сперло дыхание. Ей совершенно не хотелось смотреть в эти жуткие глаза, однако они обладали буквально гипнотическими свойствами, приковывая к себе невольно и неотвратимо.

Несомненно, Суровцев испытывал почти такие же чувства, однако нашел в себе мужество произнести:

– Лида, это ведь всего лишь зверек…

– Убери его, пожалуйста, – обессиленным шепотом попросила девушка. – Я сейчас просто с ума сойду!

Крыса щелкнула хвостом, словно плетью, клацнула скошенными резцами и с внезапной агрессией набросилась на стальные прутья решетки с явным намерением их перегрызть. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы Мефодий Николаевич не догадался прикрыть клетку материей. Rattus Pushtunus бесновалась еще минут пять, а потом неожиданно стихла.

– Фу-у-у… – Суровцев утер пот со лба. – Пошли. Сам не думал, что у нас так все быстро получится с этой клеткой-ловушкой. Все, Лида, самое страшное позади. С боевым крещением тебя! А теперь – на воздух.

Подхватив клетку за рукоять, Мефодий Николаевич двинулся в сторону лестницы. Лида, донельзя обрадованная тем, что они наконец окажутся на свежем воздухе, последовала за ним.

Уже поднимаясь по металлическим ступенькам, она явственно различила: в проеме полуоткрытой двери стоит некий кряжистый мужчина. Агрессивная поза, страшно блестящие белки глаз и особенно дубина, сжатая в руке, – все это не свидетельствовало в пользу миролюбия неизвестного.

Почему-то подумалось: уж если афганские крысы расплодились в подземелье с невероятной скоростью, то и их жертв должно быть куда больше, чем указывают милицейские сводки…

– О господи… – только и успела прошептать девушка, прежде чем потерять сознание.

Голубоватые хирургические лампы сияли над секционными столами подобно гигантским холодным светилам. В «анатомичке» пахло формалином, лекарствами и хлоркой, однако все эти запахи заглушало густое, всепроникающее амбре сырого мяса.

Прозектор, немолодой интеллигентный мужчина в тонких золотых очках, выглядел предельно уставшим. В последнее время он работал по десять часов в сутки. Руки постепенно теряли нужную твердость, движения – привычную уверенность, а взгляд – профессиональную точность. Внутренности препарируемых покойников сливались перед глазами в причудливое переплетение из мяса, кишок и сухожилий. А ведь начальство приказало быть внимательным, предельно подробно протоколировать каждое вскрытие, информируя в случае малейших подозрений на патологии.

– Александр Иванович, может, отдохнете? – предложил ассистент – молодой парень с добродушным крестьянским лицом и огромными, как у баскетболиста, руками.

– Спасибо, Валера, за помощь. В свое время я за сутки и по пятнадцать трупов резал, – прозектор Александр Иванович холодно блестнул льдинками золотых очков и привычным жестом сбросил с мертвеца простыню.

На секционном столе лежал старик с всклокоченной седой бородой. Желтая шея, неестественно высокая грудная клетка и даже небольшое пулевое отверстие чуть выше соска выглядели для патологоанатома вполне привычными. Однако пальцы рук мертвеца были неестественно плотно сжаты в кулаки, и это явно не было следствием трупного окоченения.