Всё это поведал мне уже в карете полковник Сомов. Генерал, как и следовало ожидать, никому из нас не представлялся. Сиверцев его, так сказать, по долгу службы знал – так ему это и положено. Получил от начальственных щедрот три дня отпуска – и обратный билет домой. С чем мы с ним и распрощались…

– Позвольте всё же полюбопытствовать, ваше высокоблагородие, чем вызван столь пристальный интерес к моей скромной персоне? – наконец задаю я столь интересовавший меня всё время вопрос. – И потом – разъясните мне всё же – когда я был зачислен на службу в российскую армию? В качестве кого и в каком звании? Сие для меня новость – причём, неожиданная!

– Что ж, Петр Михайлович… буду уж так вас и впредь именовать, хорошо?

– Как вам будет угодно…

– Без чинов, господин капитан.

– Слушаюсь!

Полковник откидывается поудобнее на спинку сиденья.

– Итак – по порядку! Вы зачислены в Ливенский пехотный полк. По высочайшему повелению – и с учётом прежнего чина, вам присвоено звание капитана.

Ливны… это где? В Белоруссии?

– Одновременно с этим, особым приказом, вы откомандировываетесь в распоряжение управления генерал-квартирмейстера.

Ага, контрразведка, если я ещё не совсем память потерял…

– Интерес же жандармов к вам и вашему отряду был вызван многочисленными жалобами полиции на некоторые методы пресечения вами противоправных действий разбойников и лиц, кои всемерную помощь им оказывали.

Догадываюсь… много кто на этом деле ещё «кормился»…

– Об этом – после! – пресекает мой возможный ответ полковник. – Будет ещё время, не один доклад писать придётся, вы уж мне поверьте… Как вы понимаете, встреча с уважаемым Антоном Николаевичем должна была раз и навсегда всякие домыслы в этом отношении прекратить! Что, однако ж, не отменяет необходимости все данные вопросы впоследствии осветить – и самым тщательным образом!

Понимаю… наша родная страсть к бумагописанию. Она когда ещё зародилась!

– А особый интерес нашего ведомства к вашей личности, Петр Михайлович, вызван некими вашими, не совсем тут понятными и привычными, манерами поведения и методами работы с различными лицами, кои немалый интерес для нас всех представляют. Однако ж, смею заметить, у вас всё это очень даже неплохо получалось! Так что – работать нам с вами вместе! И долго!

– Один вопрос, Павел Андреевич. За мною всё это время присматривали? Так ведь?

– Ну а вы сами-то как думаете? Мы тут все на легковерных простаков похожи? Да – и очень тщательно! Оттого сейчас так доверительно и разговариваем!

Как мне вскоре стало ясно, тот самый бывший приказчик очень много чего интересного рассказать успел. О многом… и очень подробно.

И последствия его откровенности очень и очень серьёзно икнулись некоторым… так сказать, негоциантам…

Афанасьев, понуро уставясь в одну точку, сидит на стуле. Какой-то он весь… потухший, что ли? Даже на вопросы отвечает с заметной задержкой.

Что ж, понять-то его можно – столь оглушительное падение с довольно-таки приличной высоты вполне может привести в «изумление» (как тут пишут в бумагах медики) кого угодно.

– И что ему светит? – вполголоса интересуюсь я у Маркова.