– Ну, родимая, не подведи!

И отпустил сцепление. Хорошо – земля сухая, после дождей не выбрался бы. Понемногу машина выбралась на дорогу. Развернулся и в госпиталь. Хирург у палатки курит.

– Забыли чего, товарищ капитан?

– Водителя ранило, помощь срочно нужна.

Хирург тут же кликнул санитаров. Те в кузов заглянули.

– Кого брать?

– Вот этого!

Андрей указал на водителя. «Самострела» решил в госпиталь не сдавать. За нападение и ранение военнослужащего ему и так грозил трибунал и расстрел. Уехал от госпиталя, не доезжая до города, остановился, выстрелил из пистолета в голову. Вот теперь можно в отдел, писать рапорт о нападении, о ранении водителя. Труп бойцы взвода охраны присыпали в воронке. Андрею родителей «самострела» жалко. У других родителей в тылу у кого сыновья погибли, льготы от государства, уважение. В этих же пальцами показывать будут и плевать вслед. Одна слабость краснофлотца повлекла за собой преступление и, как итог, позорную смерть.

Каждый сам выбирает свою дорогу. Сподличать и быть зарытым, как собака, или на поле боя, как герой.

Флотский СМЕРШ шёл за наступающими частями, в ближнем тылу. Потому как жители указывали на не успевших скрыться полицаев, сельских старост, пособников врага. Как фронт пройдёт дальше, многие из них, воспользовавшись документами убитых, переберутся подальше в советский тыл, скроются от правосудия, постараются избежать заслуженной кары. Трибуналы, в зависимости от тяжести вины отправляли предателей либо в лагерь на 10–15 лет, либо на виселицу. Причём виселица предпочтительнее расстрела. Тела казнённых висят какое-то время, оказывают сильное моральное воздействие. Другой человек задумается – стоит ли пособлять врагу, чтобы закончить жизнь вот так бесславно и жутко? Расстрел – это смерть быстрая и лёгкая.

В один из дней в отдел заявился крымчанин, из бывших партизан. Уже в возрасте за шестьдесят, седой. После освобождения оккупированных земель мужчин призывали в армию, но после проверки органами НКВД или СМЕРШ. Не сотрудничал ли с врагом, не дезертир ли? Были такие, кто самовольно покинул своё подразделение, особенно осенью и зимой 1941/42 годов, когда казалось – не устоит Красная армия. Мужчин пенсионного возраста, даже если хотели добровольцами, не призывали.

Дежурный по отделу проводил мужчину к Андрею.

– Слушаю вас.

– Сегодня утром в сапожной мастерской при базаре видел Петрикова. Дезертир он! Из армии ещё в сорок первом сбежал, причём с оружием. Я сам видел, как он уже в потёмках явился. По соседству я проживаю. Потом он исчез, и два года я его не видел. А сегодня – вот он.

– Не обознались? Всё же два года прошло.

– Я ещё из ума не выжил, – обиделся мужчина.

– Хорошо. Вот бумага, ручка, пишите заявление. Поподробнее – даты, имена, факты.

Бывший партизан писать не мастер. Высунув язык, около получаса писал одну страницу, потом ещё одну. Андрей уже терпение стал терять.

– Всё! – выдохнул партизан.

Андрей пробежал глазами текст. Много лишних и ненужных деталей, но суть понятна.

– Разберёмся. Спасибо.

– Вы уж разберитесь.

Срочных дел не было, и Андрей решил пройти на рынок, посмотреть на Петрикова. Сапожная лавка работала, был слышен стук молотка. Андрей вышел, несколько минут подождал, пока уйдёт посетитель.