Сели пить кофей, но к чашкам никто не прикасался. Минуту висело нервное молчание. Впрочем, нервничали только мужчины. Барышня, судя по ее чуть насмешливым черным глазам, кажется, получала от паузы удовольствие.

Потом она произнесла небольшую речь совершенно поразительного содержания.

— Господа, я долго изучала вас и должна сказать, что вы оба мне — нам — очень нравитесь, но…

Снова возникла пауза, после «но» весьма зловещая.

— …Но ваши матримониальные планы нехороши. Вы ведь, Евгений Николаевич, как говорится среди мужчин, нацелились на меня, а Виктор Аполлонович — на Лиду? Так вот — этому не бывать.

Приятели в тоске и смятении переглянулись. В следующую минуту их лица переменили выражение — у обоих приоткрылись рты, потому что Корнелия Львовна сказала:

— Вместо этого предлагаю сделать рокировку. Пускай Виктор Аполлонович сделает предложение мне, а вы, Евгений Николаевич, — Лиде. Молчите и слушайте, — повелительно молвила она, когда мужчины дернулись. — Я долго думала об этом. Мы с вами, Эжен, будем плохой парой. Вы человек одноцветный, прямой, взыскующий света и правды. Карьера, блеск, положение для вас пустой звук. Я же честолюбива и предприимчива. Я могу помочь своему спутнику достичь больших высот. Зачем же мне зарывать свои таланты? Иное дело господин Воронин. — Удивительная барышня повернулась к Арамису. — Мы с вами одного поля ягоды и очень пригодимся друг другу. На что вам ангельская Лида? Ни умного совета, ни поддержки в рискованном начинании вам от нее не будет, только нежность и преданность. Такая ли жена вам нужна? Вот для Евгения Николаевича она будет в самый раз. Они составят счастье друг друга и проживут век душа в душу.

Завершилась поразительная речь вопросом, обращенным к Воронину:

— Что вы на это скажете?

— Я не смел об этом и мечтать, — быстро ответил Вика, но посмотрел при этом на Эжена. Это было очень умнó. Барышне понравилась скорость ответа, другу — взгляд, означавший: «Впрочем всё будет зависеть от тебя».

— А вы? — повернулась шахматистка к Воронцову.

Тот, как всегда, сказал правду:

— Я совершенно ошеломлен…

«А как же последняя воля моего отца?» — хотел продолжить он, но вдруг подумал, что в присутствии Корнелии Львовны, под ее острым взглядом, под обстрелом ее колких вопросов иногда чувствовал себя растерянным, а с Лидией Львовной всегда оттаивал душой и испытывал сладостную приятность. Еще он представил, как каждый вечер она будет только для него играть Шопена и Шуберта, а утром, просыпаясь, он увидит рядом с собой ее милое, свежее личико. Эта последняя мысль подействовала на Евгения Николаевича опьяняюще, но развить ее он себе не позволил.

— Но… но угодно ли будет Лидии Львовне рассматривать меня в качестве… возможной партии? — пролепетал он.

— Угодно, угодно, — засмеялась Корнелия. — Виктора Аполлоновича она немного побаивается, а с вами ей хорошо. Пойду ее позову, а то она, бедняжка, мечется у себя в комнате… Только вот еще что, Эжен. Вы возьмете мою сестру без приданого?

— Что? — удивился Атос и поспешно воскликнул: — Разумеется! Это не имеет никакого значения.