— Почему вы мне это рассказываете? — взволнованно спросила женщина.

— Потому что у вашего сына есть белый «порше» и потому что его молодая и красивая подруга скрывает следы побоев под свободной одеждой и слоями косметики. И еще потому, что я сама заметила слишком поздно…

Женщина задумалась, нервно ломая пальцы. Взгляд ее потух, ей было очень не по себе. Охотница больше не произнесла ни слова. Она развернулась и вышла из магазина.

Дневной свет понемногу затухал, зимний день клонился к закату. Последние лучи солнца проникли в больничную палату, мягко осветив кровать Мартины. Она полулежала, облокотившись спиной на подушки. Взгляд ее был печален, утроба опустела.

— Врачи сделали все возможное, чтобы спасти моего малыша, — грустно сказала она девушке-полицейскому. Та сидела рядом. В руках она держала блокнот, который достала в начале их разговора, но пока так ничего туда и не записала.

— Что вы можете рассказать об этом подростке?

— Я не думала, что он способен на такое, даже из ревности. Но я не могу злиться на него. По-вашему, это странно?

— Не знаю. Как посмотреть.

— В пять лет он чуть не утонул в бассейне на территории заброшенной гостиницы. Уже тогда мы должны были понять, что это был не несчастный случай.

— То есть?

— С ним была мать. Она сказала, что на минуту отвлеклась, но все было иначе. Она видела, что мальчик тонет, и сознательно его бросила.

— И после этого, вы считаете, она начала издеваться над мальчиком?

— Тот случай должен был насторожить нас. Думаю, Вера никогда не любила сына. Более того, она испытывала к нему отвращение.

— То есть вы думаете, она его ненавидела? И как вы этого не заметили?

— Объяснений множество. Прежде всего потому, что в католической культуре принято идеализировать образ матери, или потому, что мы изначально не готовы мириться с мыслью, что можно презирать существо, которому мы подарили жизнь. Мы думаем, что всегда можем выбрать вместо любви безразличие, и любой психолог вам подтвердит, что для большинства людей это действительно так; но не для матери. В отличие от всех остальных, у матери нет выбора. И зачастую она сама этого не понимает.

— То есть мать способна только любить или так же сильно ненавидеть?

— Именно. И Вера тому пример. Кроме того, она постоянно заводила отношения с тиранами, меняла одного на другого. Поэтому мы и поверили ей, когда она рассказала о Микки.

— Микки?

— Она убедила нас в том, что этот Микки, один из ее приятелей, истязал мальчика, а она не могла этому помешать.

— И это была ложь?

— Да.

— И как вы об этом узнали?

— Однажды их сосед услышал крики ребенка и вызвал полицию. Когда полиция прибыла, Вера снова свалила вину на Микки, но в квартире, кроме нее, никого не было.

— Стало быть, она убедила в этом и вас, и сына?

— Я понимаю, звучит дико, что правда вскрылась не сразу. Я не ищу оправданий, в этом есть и наша вина. И больше всех виновата я. Так вышло, потому что мы всё еще разделяем стереотипное и бессмысленное мнение, будто только мужчина может быть жестоким, а женщина и особенно мать — нет.

— А когда вы поняли, что она издевается над мальчиком, вы устроили его в интернат.