Я пою: «Всю жизнь тебя ждала…»

А с пляжа: «Пахлава! Чурчхела!»

Зато с фонограммой можно сделать звук погромче – и хана их горячей кукурузе!

Капитан Грей влюбился – поворот, руки соединить… во, все, влюбился! И отправился закупать шелк на паруса, а я снова свалила за кулисы. Я не оборачивалась, но чуяла спиной, как «полупородный» провожает меня пристальным, насмешливым взглядом – дескать, никуда не денешься. А Витки все не было, да и что на самом-то деле она могла придумать? Отчаяние, как застарелая лужа во время осенних дождей, вышло из берегов и затопило меня темной, вонючей водой. Забилось, захлебываясь, сердце, тошнота подкатила к горлу, и от противной, обморочной слабости подогнулись ноги. Я ухватилась за ближайшую колонну…

Музыка взвилась в торжественном крещендо – корабль под алыми парусами прибыл в ошеломленную Каперну.

– На сцену! – прошипели сзади и меня с силой толкнули в спину.

Я привычно бросилась вперед. И моя Ассоль выбежала навстречу своей мечте… с таким выражением лица, словно точно знала – на самом деле капитан Грей собирает наивных дурочек по приморским деревням, а потом отбирает у них паспорта и продает в публичные дома Турции.

Лешка закружил меня в вальсе…

Зловещий оскал «полупородного» блеснул из-за края сцены – как приближающийся к животу нож. В этот момент по деревянному настилу загрохотали копыта!

– Лошадка! Ой, глядите, лошадка! – завопил восседающий на плечах у папаши малыш.

Сзади на меня упала темная тень, пахнуло острым, удушливым конским потом…

– Сматывайся! – заверещал отчаянный голос Витки, и я рванулась прочь из Лешкиных объятий…

– Ты… – охнул Лешка, останавливаясь посреди танца. Сильная рука обхватила меня поперек талии, и… парень в тельняшке втащил меня на седло своей украшенной цветным султаном лошадки.

– Но-о-о! Пошла! – привставая в стременах, заорал он и огрел лошадку своей ковбойской шляпой по крупу.

Неуверенно приплясывающая на досках сцены лошадка обернулась… и посмотрела на нас, как на полных, законченных кретинов. «Куда – «но»? – было написано на ее меланхоличной морде.

– Пошла, кому говорю! – яростно заорал парень, изо всех сил колотя коняку пятками.

И вот тут лошадка обиделась! Негодующе, оскорбленно заржав, она ударила копытами в настил – и помчалась к краю сцены!

– И-го-го! – гневно ржала лошадь.

– А-а-а! – дико визжала я…

И неся на спине двух седоков, лошадка сиганула с края сцены… прямо в толпу!

– А-а-а! – Новый, уже многоголосый вопль, раздался в ответ – и толпа у сцены раздалась в стороны, как «молния» на сумке!

Наша коняшка взвилась над мгновенно опустевшим асфальтом… отчетливо, детально, точно в замедленной съемке, я видела, как мы проносимся над головой единственного оставшегося на месте человека – над головой «полупородного»! Мы проскочили, и дальше – бум! – сильный толчок. А-а-ах! – меня подбросило, лязгнули зубы, только рука парня в тельняшке не позволила вылететь из седла!

– Пошла, пошла! – снова заорал парень, и лошадка застучала копытами в асфальт, прорываясь сквозь рассыпающуюся перед нами толпу!

– Так что, она с Греем не уедет? – успела я услышать чей-то вскрик.