Спустились на два пролета вниз по железной лестнице, потом долго шли по коридору, выкрашенному унылой зеленой краской, и наконец остановились возле низкой двери. Нину втолкнули в камеру – маленькое, холодное помещение без окон, свет давала лишь тусклая лампочка под потолком. Около стены стояли двухъярусные деревянные нару, в углу было железное ведро – параша. Тяжелая дверь за спиной захлопнулась, лязгнул замок.

Нина прошлась несколько раз по камере, потом села на нары и попыталась собраться с мыслями. Что знает Вильгельм Краух? Судя по дешевым приемам, которыми он собирался напугать ее, совсем немного. Ясно, что он будет спрашивать о подпольщиках, об операции, проводимой Остерманом. Крауху ужасно хочется утереть нос полковнику и выслужиться перед начальством.

Нужно выяснить, что он затевает, а для этого следовало разыграть спектакль – притвориться испуганной, согласиться на сотрудничество… У Крауха мало времени – рано или поздно Остерман ее хватится. Главное, чтобы полковник догадался, у кого она в гостях, и принял меры. Впрочем, Карл всегда отличался сообразительностью и умел мгновенно оценивать ситуацию.

Время тянулось медленно. Хотелось курить, но сигарет не было – они остались в сумочке, которую отобрали при входе в подземную тюрьму. Нина еще немного походила по камере – три шага до двери, три обратно. Потом прилегла на нары и попыталась задремать. Ей удалось на некоторое время провалиться в нервный, зыбкий сон.

Через полтора часа загромыхал ключ и дверь распахнулась. На пороге стоял Краух.

– Извините, что заставил вас ждать, – широко улыбнулся он. – Неотложные дела, знаете ли…

– Что вы, Вилли, я вовсе не в обиде, за это время я прекрасно выспалась. Обязательно расскажу полковнику о вашем подвале, где можно так прекрасно отдохнуть…

Краух скривился, как будто проглотил лимон, но быстро взял себя в руки.

– Не нужно сообщать полковнику о нашей встрече, это в ваших же интересах, Нина, – сказал он.

– Да? Каким образом? Вы меня похитили, бросили в тюрьму, теперь допрашиваете – и мое начальство ничего не должно знать об этом? Это нарушение всех служебных инструкций, и я обязана доложить об этом Остерману.

– Послушайте, Нина, – Краух решил сменить тон, – вы же умная женщина и прекрасно понимаете, что никто вас, офицера абвера, не стал бы просто так хватать на улице и тащить в тюрьму. Для этого требуются весьма веские основания. А они, поверьте, у меня есть…

– Тогда предъявите их!

– Хорошо. По моим сведениям, в течение пяти последних дней вы неоднократно встречались с московскими подпольщиками. А это измена и карается казнью! Впрочем, вам, как женщине, расстрел могут заменить исправительными лагерями. Но, если вы расскажите мне об этих контактах, то у вас появится шанс сохранить свою жизнь. Может быть, это половник Остерман заставил вас пойти на связь с подпольщиками? А вы просто выполняли приказ?

– Вилли, оставьте этот тон для глупых девочек. Вы прекрасно понимаете, что именно полковник руководит операцией, а я действую с его полного ведома и согласия. Подробности своего задания я вам не сообщу – не имею права. Если вы выдвинете против меня обвинение, вам придется связаться с моим руководством – начальником московского абвера генералом Траубе. От него вы, возможно, и узнаете, почему я пошла на контакт с подпольщиками. Но мне кажется, что Траубе выразит крайнее недовольство вмешательством гестапо в дела его ведомства. И тогда вам, Вилли, придется объясняться с бригаденфюрером фон Вернером…