У обвинителя не нашлось к ней вопросов, и Тиходольской разрешили сесть.

Тут Ирина почувствовала, что боль в животе становится сильнее. Пришлось скособочиться в судейском кресле, чтобы ее не чувствовать.

Во рту снова пересохло, Ирина налила себе полстакана тепловатой воды из графина, стараясь не смотреть на ржавый осадок по его стенкам, и выпила, будто лягушку проглотила.

Пригласили следующего свидетеля. Это оказался бодрый старик с румянцем и задорным взглядом домового активиста.

Он рассказал, что около двух часов дня услышал шум и крики, но поначалу решил, будто происходит банальная семейная перебранка. Звуки не утихали, и дед наконец сообразил, что в квартире снизу живет спокойная семья, в которой скандалить не принято. Еще несколько минут было потрачено на размышления типа «а мало ли что, сын напился, или дочь хахаля привела, между людьми чего только не бывает», и только после этого дед спустился вниз. Но пока вооружался молоточком для мяса, пока шел, в квартире все стихло, и дед решил, что все ему почудилось, но на всякий случай позвонил в дверь.

Как только Ульяна Алексеевна открыла, дед сразу понял, что произошло что-то ужасное. Женщина была белая как мел, руки тряслись, а халатик порван и в каких-то пятнах.

Дед устремился в квартиру, но она сказала, что только что убила человека, поэтому до прибытия милиции ему лучше не входить.

Вспомнив фронтовую молодость, дед быстро сбегал к себе за рюмкой водки и папиросами, а заодно прихватил невесткину шаль.

Ульяна Алексеевна выпить отказалась (и очень мудро поступила, отметила Ирина, потому что с алкоголем в крови доверия необходимой самообороне гораздо меньше), но закурила, жадно и неумело втягивая дым.

Так они вдвоем и просидели на лестнице до прибытия милиции.

Сколько именно продолжалась борьба, дед сказать затруднялся, потому что он вообще с возрастом стал глуховат и мог услышать звуки далеко не сразу.

Напоследок он разразился хвалебной речью в адрес Ульяны Алексеевны, о том, какая она замечательная женщина, превосходная мать, воспитавшая троих прекрасных детей, и отличный врач, никогда не отказывает по-соседски, если давление или сердце прихватит.

– Наша скорая помощь, – гордо заявил он, по-ленински указав рукой на подсудимую, – весь дом спит спокойно, потому что знает, случись что, Ульяна Алексеевна тут как тут!

Ирина почувствовала, как вздрогнул и скривился при этих словах заседатель Гарафеев, врач по специальности. И какой недружелюбный взгляд метнул в деда, тоже от нее не ускользнуло.

А ведь и правда. Пока ее приятельница Наташа жила одна, ее акции котировались не слишком высоко: девушка, аспирантка, то есть почти студентка, что она может понимать. Но стоило ей выйти замуж за Альберта, известного хирурга и без пяти минут доктора наук, как в квартиру началось великое паломничество. Люди приходили как к себе домой, и по их поведению непонятно было, кто кому делает одолжение. «Сынок, а посмотри…», «глянь-ка быстренько…», «ой, мне до поликлиники-то уж не дойти, да и очереди такие, что мне не высидеть, так и умру…»