Она растерялась, но быстро взяла себя в руки и приняла, как ей казалось, самое умное решение: не обращать внимания на свое состояние, работать как ни в чем не бывало, и тогда болезнь пройдет сама собой.

«Все что угодно, но этого ребенка я не могу потерять, – твердо сказала себе Ирина, – будем думать, что это все же чернослив».

Главное, голова больше не кружится и не тошнит, так что состояние вполне трудоспособное. Немножко познабливает, и живот ноет где-то внизу, ну так врач в консультации говорила, что это возможно. Матка растет, смещает органы. Надо терпеть.

А озноб вообще фигня. Она, как все мамашки, много сидела на больничном с ребенком, поэтому для себя никогда не брала, выходила на работу в любом состоянии. И с тридцатью девятью, бывало, а сейчас у нее максимум тридцать семь и пять.

Она зашла в туалет. Зеркало отразило какую-то зеленоватую бабу, которой не помог бы самый искусный макияж, поэтому Ирина не стала ничего поправлять. Чувствуя страшную сухость во рту, попила воды прямо из-под крана и отправилась в зал.

Ульяна Алексеевна оказалась на редкость привлекательной женщиной, причем ясно было видно, что красота щедро дана ей природой, а не является результатом усердной работы над собой.

Роскошные русые волосы уже слегка тронула седина, но Тиходольская их не красила, и даже не укладывала, а довольствовалась простым каре с обручем. Косметики на ней не было совсем, но краски в лице были такие живые, что Ирина почувствовала себя размалеванной куклой.

Темно-синее крепдешиновое платье отлично сидело на ее великолепной фигуре, чуть, может быть, слишком крепкой, чтобы считаться теперь эталоном красоты, когда все сходят с ума по дистрофии, но все равно подтянутой и привлекательной.

Да, «есть женщины в русских селеньях, с спокойною важностью лиц, с красивою силой в движеньях…» Будто про Ульяну Алексеевну, великий поэт Некрасов писал, ни прибавить, ни отнять.

Как судья Ирина не имела права на личное отношение, но одно знала точно: если бы попала рожать к Тиходольской, то сразу почувствовала бы к ней доверие и ни о чем больше не волновалась.

Живот так и ныл, но не особенно сильно, а иногда, приняв удобное положение, Ирина могла о нем и вовсе забыть.

Она провела предварительную часть, убедилась, что вызванные свидетели и эксперты прибыли, и обрадовалась. Если обвинитель не будет вредничать, то часам к четырем судебное следствие и прения закончатся.

Заседатели, кажется, нормальные мужики, проголосуют за оправдание без писка, в крайнем случае она им ткнет в нос своим положением, и они сделают все, как она велит.

Хоть в чем-то должно сегодня повезти!

Ульяна Алексеевна отказалась от адвоката, а обвинителем сегодня выступал Слава Марков, человек не злой и в хорошем смысле лояльный. Он запросил для Тиходольской два года исправительных работ.

Тиходольская сказала, что вину свою полностью признает и готова понести наказание, потому что она все-таки лишила человека жизни, хоть и защищая свою. Наверное, был способ спастись, не убивая Смышляева, и она должна была его найти.

– Хорошо, а сейчас вы видите такой способ? – спросил заседатель Гарафеев.