– Тьфу. Какие нахрен тренировки, для начала надо в тюрьму не сесть, – прошептал Фомин. Нет, не спалось. Мысли дурную и больную голову распаляли.
– Эй, просыпайся, не на курорте, – сержант милиции тряс его за ногу.
– Что? – Фомин в первую секунду не сообразил, где он и что тут милиционер делает.
– Вставай, сейчас на дальняк отведу, потом завтрак, а там и следователь дежурный придёт, – пояснил усатый товарищ, что Вовку разбудил. Вот, сразу всё и на свои места встало. Следователь это хорошо. В десять часов утра прилетают динамовцы из Ашхабада, там-то его знают и объяснят местным «Ху из Ху».
– Пойдёмте, – Вовка приподнялся. Чуть замутило. Серьёзное всё же сотрясение схлопотал, на сколько, интересно, запретят врачи заниматься?
Завтрак состоял из четвертинки хлеба чёрного-пречёрного и кислого и половины чашки какого-то супа, но идентифицировать его не удавалось. Плавало в нем пара мелких картох и кусочек жёлтой моркови. А ещё парочку зёрен перловки. Рассольник, должно быть, только мяса с огурцами маринованными забыли положить. Горе, а не повара.
Но, несмотря на отсутствие некоторых ингредиентов, суп Вовка выхлебал, во-первых, есть хотелось, а во-вторых, неизвестно в свете сложившихся обстоятельств, будет ли вообще обед сегодня.
Голова почти не болела, так саднил затылок, по которому арматурой и прилетело, а ещё как-то зрение чуть расфокусировалось. Напрягаться приходилось, чтобы всё резко видеть. Не дай бог, что серьёзное со зрением, как же потом играть, если мяч двоиться будет.
К следователю тот же сержант, что и завтраком облагодетельствовал, отвёл. Кабинет находился здесь же в ИВС. Маленький, вдвоём еле уместились. Столик, прикрученный к полу, и два стула, тоже намертво притороченные.
– Фомин, Владимир Павлович? – лысый майор вертел в руках Вовкин паспорт
Событие тридцать третье
В любой день в больнице ты сможешь найти людей с лучшим днём в их жизни, с худшим днём в их жизни, с первым днём в их жизни и с последним днём в их жизни.
То же самое может произойти и в городской больнице. Сначала деньги, затем всякий бюрократизм, и уже потом помощь.
Эрих Мария Ремарк, из книги «Три товарища»
В целом самочувствие Вовкино всё же даже до троечки не дотягивало, и он с радостью приземлился на стул.
– Фомин. Да, Владимир Павлович, – лоб от прохода по коридору испариной покрылся. Или это нервное?
– Ну, и что вы мне скажите, гражданин Фомин?
– А что вам сказал тот бандит, который на меня напал? – ничего говорить Фёдор Челенков пока не собирался. Семидесятилетний опыт жизненный приучил больше слушать, чем говорить.
Майор с неприкрытым любопытством уставился на Фомина. Пожевал тонкими как ниточки губами, провёл рукой по лысине, очевидно, что-то для себя решая и решился таки.
– К сожалению, этот гражданин уже ничего не скажет …
Вовка похолодел. Неужели он вторым ударом что-то тому в черепушке серьёзно повредил. Хреново. Стоп, но ведь он жив был. когда он милиционеру рассказал, того на скорой увезли. Значит, жив был. Ну, хоть не убийство, а нанесение тяжких телесных. Ничего, Стрельцов сидел, и он, в худшем случае, лет пять отсидит. Может и по УДО, как Стрельцов выйдет.