С этого вечера мы каждый день надирались с ним в бистро на площади Пигаль. Он иногда начинал еще до представления. Но алкоголь плохо действовал на его память, которая изменяла ему на сцене. Он взял привычку призывать меня на помощь, когда провалы останавливали его посреди реплики, лишая тем самым официальную суфлершу, мадам Розу, работы. Я делал отвлекающий маневр или, еще лучше, подсказывал ему его фразы, которые, в конце концов, выучил наизусть.
В благодарность позже, ночью, он забавы ради втягивал меня в передряги. Как и Блонден, он нарывался на драку. Но не в пример тому, он не ставил себе целью быть побитым, а хотел посмотреть, как я буду выпутываться из ситуации.
В своих немыслимых зеленых брюках, на ходульных каблуках, он оскорблял первого же татуированного детину с дружками-колоссами, которые спокойно сидели у бара, и говорил мне: «Ну, давай же!» Я пытался все уладить, приводя никчемные аргументы типа: «Это Пьер Брассер!» или «Он вам ничего не сделал», которые обычно принимали плохо. Пьер посмеивался над моими попытками восстановить мир и вывертами, чтобы избежать драки. Он обожал видеть меня в роли Марселя Сердана.
Он знал, что со мной может все себе позволить. Во-первых, потому что его актерский талант ослеплял меня: для меня он был богом. И потом, он вызволил меня из деликатной ситуации. С моим другом Юбером Дешаном мы ввязались в крутую ночную потасовку, стоившую нам визита в комиссариат Сен-Жермен.
Поскольку перспектива задержаться там на двадцать четыре часа меня не радовала, я попросил полицейских позвонить Пьеру Брассеру, звезде первой величины в то время. Сначала они мне не поверили; потом из любопытства проверили номер телефона, который я им дал. Они попали на него и, сконфузившись, были вынуждены сообщить серьезным голосом, что два его актера в тюрьме. Он вспылил и потребовал, чтобы нас освободили. Кричал, что мы нужны ему в «Укрощении строптивой» и надо немедленно отпустить нас на свободу. Они повиновались, и я сохранил за это вечную благодарность старшему товарищу.
Тринадцать лет спустя мне предложили главную роль в «Новобрачных Второго года»[39], шедевре Жан-Поля Раппно с плеядой прекрасных актеров – Шарль Деннер, Жюльен Гиомар, Сэми Фрей, Мишель Оклер, мой друг Марио Давид, – и актрис. В партнершах у меня Марлен Жобер и Лаура Антонелли, с которой мы встретились – и влюбились друг в друга на этих съемках.
На роль моего экранного отца пригласили Жоржа Вильсона, но я позволил себе потребовать вместо него Пьера Брассера. Мне очень хотелось снова сыграть с ним, и было легче представить его моим отцом. На мою просьбу согласились, и я сообщил об этом Брассеру лично, взяв с него обещание вести себя спокойно. Со времен наших эскапад на Пигаль он не изменил своих привычек: сохранил, как старый собутыльник, склонность к выпивке, доставляющую ему немало неприятностей в работе. Лично я такому великому актеру готов все простить. Ему, Мишелю Симону и Жюлю Берри.
На всякий случай, чтобы быть благоразумным со своим пороком, он заказал перед приездом на съемки, которые происходили в Румынии, несколько ящиков безалкогольного пива. Я успокоился. До тех пор, пока не поехал встречать его в аэропорт с большой помпой, с патронами фильма, режиссером и продюсером. Я так расхваливал этого великого артиста – мол, встретить его надо как следует, как он того заслуживает: с почестями.