Сюда, в комнату, где на одной из стен висит яркий плакат с красивой девушкой. Наверняка мы унюхаем едкий запах от запала, после чего только и успеем, что напрячься. Как будто вмиг окаменевшие мышцы дадут хоть какую-то защиту от осколков, которые начнут нас пронзать.

– Заберу его потом обязательно, – глядя на плакат, сказал Гудрон.

– Даша его на голове тебе порвет, ценитель прекрасного, – заверил Бориса Янис. – Или ты втихушку любоваться на него будешь?

– На стенку повесит, над брачным ложем, – предположил Трофим.

– Ох, и сколько на ней вмятин появится от его головы! На стенке, – уточнил Остап.

И черт бы его побрал, он улыбался. Впрочем, как и другие.

– Значит, так, – прервал всех я. Меня почему-то охватила злость. Или зависть. Да, наверное, все же зависть: шуточки себе позволяют, когда вокруг вот это все. – Первоначальная наша задача – взять языка. Отходить далеко не будем, где-нибудь поблизости постараемся его найти. Дальше все зависит от того, что мы от него узнаем.

– Резонно, – кивнул вмиг посерьезневший Гудрон так, как будто мы не обговаривали это заранее и он только что узнал. – Рядом наши телодвижения не так бросятся в глаза. Наверняка их тут неподалеку немало шастает. Главное, увидеть первыми.

– Ну тогда приступай.

Одних балахонов грязно-коричневого цвета – обычного наряда перквизиторов, будет мало, необходимо еще и рожи размалевать.

– Начну, пожалуй, с Остапа, – заявил Гудрон.

Оценивающе на него посмотрел, как будто собирался не наносить жирные полосы, а как минимум сделать на холсте карандашный набросок, чтобы затем оформить его в портрет. Трофим, занявший место Остапа возле окна, усмехнулся, но промолчал. Гудрон взял Остапа за подбородок, повернул его голову туда-сюда, мазнул обугленным куском коры пробкового дерева по кончику носа, сделав его угольно-черным, и заявил:

– Следующий!

– Чего?! – Остап даже жадр изо рта в ладонь выплюнул.

– Ладно, сам напросился: сейчас я тебя в Максимку из того самого фильма превращу.

– Ты как надо делай!

– Тогда язык высунь.

– Язык-то зачем?

– Закамуфлирую: подбородок им прикроешь.

И мне почему-то стало легче. Причем настолько, что я уверовал полностью – все у нас получится. И не убьют никого, и даже не будет раненых. А причиной всего-то были незамысловатые шутки Гудрона.

– Боря, а себе ты рожу сам размалюешь? Нет? Так вот, я этим лично займусь. И первым делом на твоем лбу слово из трех букв изображу. То самое, которое на заборах пишут. А там, глядишь, и как новый позывной приживется вместо Гудрона.

– С тебя станется! Ладно, уговорил.

И Гудрон нескольким размашистыми движениями покрыл лицо Остапа толстыми линиями. Следующим был я, но Борис и тут остался верен себе.

– Теоретик у нас командир, так что ему покрасивше. Жаль, конечно, что цвет только один.

Хотя чего могло быть красивого в той мазне, которой он покрывал нам кожу?

– Ну все, выдвигаемся, – заявил я, когда все было закончено. – Наша цель по-прежнему вон та высотка.

Их здесь хватало, многоэтажных домов, но именно к ней можно прокрасться относительно легко, поскольку ее нижние этажи не были видны из-за густой зелени.