Тот в ответ часто закивал, жирный подбородок затрясся, как разбухшее тесто в руках неумелой кухарки.

– Но, конечно, веры тому мало. Как поверить в то, что друзья грабят уважаемый и нужный государству люд? Теперь вот думой озабочен – как наказать за такой наговор? Может, подскажешь, Тагулай, какую строгую кару мне избрать для него? Говорят, вы там по части попытать да наказать – мастера великие.

На этих словах купец из Синьского царства затрясся еще сильнее, пот градом заструился со лба.

Тагулай молчит. В голове молотом бьется лишь один вопрос: чего хочет добиться этот паршивый Дажин всей этой сценой? Шутки ради? Но шутка ли обвинять советника хана – его правую и верную руку – в таких злодеяниях. Тем более что обвинения не без оснований. Сейчас советник хана горько жалеет, что когда-то тайно распорядился обдирать до нитки заезжих на урусскую землю купцов. Награбленное делить с шайкой, в обход ханской казны. «Теперь, – горько думал Тагулай, – если про это узнает хан Ухтамар – головы ему точно не сносить. А что до урусов – так от них откупиться можно. Не раз уже приходилось. И чтобы не случилось беды – надо всего лишь замять, перевести разговор в другое русло…»

– Позволь, великий князь, это, конечно же, досадная ошибка, но я готов…

– Ну ладно, ладно – мы, русы, тоже не лыком шиты. Можем и на кол, а можем и вздернуть. Но это после… – Дажин зловеще улыбнулся, похлопал сотрясающегося всем телом купца по плечу, заморский торговец едва не подсел под могучей ладонью князя.

Вдруг Дажин подмигнул ему и добродушно бросил: «Ладно, иди пока». Он кивнул старцу-волхву с подносом. Тот медленно поклонился, взял под руку трясущегося заморского купца и медленно повлек к выходу из княжьих покоев.

Дажин проводил их насмешливым взглядом, потом повернулся к Тагулаю, взгляд вдруг стал серьезным, два голубых огонька буровят лицо гуннского советника.

– Кстати, та деревушка-то должна была сгинуть под копытами степняков-налетчиков не одна. Так говорят мои верные советники, – не отрывая взгляда от гунна, произнес властелин Русколани.

Тагулай попытался отмахнуться:

– Прости, князь, я не могу ответ держать за всех гуннов, кои ради собственной наживы могут…

– Странные слова глаголешь, Тагулай, – перебил советника князь. – А я вот слышал, ты и хан твой собираются меня винить в ужасной смерти одного наследника. А заодно и за второго, младшего, желаете спросить. Мол, тоже мерзкие урусы виноваты.

В покоях нависла напряженная тишина. Слышно, как где-то вдали бухает молот, вжикает пила, а одна из певчих птиц запоздало затянула полуденную песню-трель.

Дажин встал с трона, могучие руки устроились за спиной, князь зашагал к Тагулаю, потом круто развернулся и направился к одному из балкончиков, полукругом примыкавших к покоям, мягкие сапожки отзывались едва различимым поскрипыванием дорогой кожи. Князь устремил взор вперед – с высоты твердыни Кияра зеленеющие поля казались островками мха среди скал, а люди – тельцами каких-то диковинных насекомых, живыми ручейками наполняющих проторенные ходы.

Дажин глубоко вдохнул чистый горный воздух, веки в блаженстве опустились. Он шумно выдохнул и бросил через плечо: