— Федя,— кричала она,— хлеб клади в мешки, посуду в ящики! Бидоны ставь ближе к задней стенке!

Сейчас у костра сероглазая распорядилась:

— Федя, разливай водку. Пускай пьют из одной стопки, а то стаканы разбросают — не соберешь, а мне потом отвечай за все. Я уж их знаю. Следи, чтобы по два раза не подходили.— Разогревшись у костра, она развязала платок, сползший ей на плечи. Лицо девушки, озаренное пламенем, казалось розовым, по нему перемещались тени, поминутно изменяя его выражение; белесые волосы тоже казались розовыми, и вся она, юная и счастливая, походила на молодую зарю.

Очередь — неотступная спутница нашего общежития — образовалась и тут. Каждому, кто подходил, Федя подносил стопку водки, тот одним глотком выпивал, девушка совала ему закуску — ломтик хлеба с соленым огурцом или с селедкой,— потом зачерпывала половником на длинной ручке борща из бидона, в каких возят молоко, один взмах — и миска до краев; борщ доведен был на огне до кипения, чтобы не сразу остыл на холоде.

— Катя, а тебе налить водки-то? — спросил Федя.

— Нет. Я свою долю отдаю.

— Кому?

Девушка обвела бойким взглядом сгрудившихся у огня ребят, указала на меня.

— Вот этому парню, пускай он немного повеселеет...

Трифон проворчал:

— Везет же людям! Все хорошее достается почему-то другим.

— Подумаешь, хорошее — водка!..

Я подошел к Феде, принял от него стопку.

— Спасибо, Катя.

— На здоровье. Ты больше всех работал нынче...— Она постучала половником по бидону.— Эй, мальчики! Кто хочет добавки — подлетай! Борща много...

Мы сидели небольшой нашей группой: Петр с Еленой, Трифон с Анкой и я.

— С первым успехом тебя, старик,— сказал мне Петр.— Из всех нас эта фея с половником осчастливила своим взглядом тебя. Поздравляю.

Слегка захмелевший Трифон грубовато притянул меня к себе.

— Алешка дочь генерала подцепил! И где? В самой столице осчастливили взглядом. А тут и подавно. Тут следом за мужчиной идут лишь пни лиственниц. А Токарев у нас холостой, сам собой видный...

— Трифон, прекрати! — крикнул Петр.— Какой черт вселился в тебя сегодня — сладу нет!

— Я уже сказал: не черт, а зверь.

— Утихомирь ты своего зверя.— Петр похлопал Трифона по лопаткам.— Давайте выпьем, друзья. Катя, иди к нам!

Девушка заставила Федю мыть посуду, а сама, подойдя, опустилась на еловые ветви, радостное изумление в ее глазах не потухало.

Неподалеку от нас одиноко сидел юноша в «готическом стиле» — долговязый и нескладный, в дубленом выношенном пальто, в большой лохматой шапке, будто бы с чужой головы; казалось, тонкая шея не выдержит такого груза и надломится, как стебелек. Днем я не раз замечал, как он мелькал среди толпы, насмешливый и несколько высокомерный не по годам. Юноша поглядывал на нас как будто с завистью. Петр позвал его.

— Эй, парень, подсаживайся к нам. Ты кто такой?

— Человек, сэр, если позволите.— Он пододвинулся к огню.— Фамилия моя Аксенов, при рождении наречен Леонидом. В общем, Леня...

— Ты в дороге чем занимаешься? Я как-то не обратил внимания.

— Обременяю транспорт пока что...— Аксенов ссутулился, по самые уши утопил голову в воротник пальто.