«В какое говно ты умудрилась ступить на этот раз?» – Однако могло случиться и так, что Наталья вынуждена платить по прежним обязательствам, а к Генриху обратиться за помощью сочла ниже своего достоинства.

«Это – да. Это как раз в нашем стиле! В смысле, ее…»

В уборной «для девочек» – не в ватерклозете, а в артистической уборной с зеркалом и вешалками – никого не оказалось. Феодора втолкнула Натали внутрь и сразу же закрыла дверь на засов.

– Да, сядь ты! – приказала она, когда повернувшись к Натали, обнаружила ту стоящей посередине комнаты. – И не делай мне рож! Это я тебе помогаю, а не ты мне!

Похоже, выражение лица у Натали стало сейчас «тем самым», от которого, как говорили товарищи по партии, скисает молоко у кормящих матерей. Мрачное, одним словом лицо. Угрюмый, ненавидящий все на свете взгляд.

– Что, так плохо? – раздражение Феодоры неожиданным образом сменилось сочувствием. – Плохо дело. И главное, как не вовремя! Ну, да ладно! Это мы сейчас!

Она полезла куда-то в угол, где было свалено всякое барахло, покопалась с минуту – Натали по-прежнему стояла в центре помещения и почти с ненавистью наблюдала за «лишними движениями» саксофонистки. Ну, на кой ей, на самом деле, сдалась эта баба? Не для того же, чтобы с ней любиться, или слова сочувствия выслушивать? А Гут? Куда подевался сука Гут?

«И какая нелегкая привела сюда Генриха?! Ему-то что здесь надо? Оставили бы все ее в покое! Так нет, лезут и лезут, и каждый норовит в душу насрать!»

– Вот! – Феодора распрямилась и протянула Натали пакет, завернутый в жесткую оберточную бумагу и перевязанный бечевкой. Ни дать, ни взять почтовая бандероль.

«Она и есть», – сообразила Натали, принимая пакет из рук Феодоры. Там и штампы почтовые, оказывается, имелись, и надписи, и даже сургучные печати на узлах.

– Что это?

– Это? Это, Тата, посылочка тебе от Гоши. Он сказал там все, и даже «белая лошадь» без обману. Чистый продукт, только для своих.

– Белая лошадь? – переспросила Натали, начиная понимать.

– Ну! Ты же спрашивала про «муку», вот тебе и «коля»[58] с доставкой на дом! – улыбнулась Феодора. – Только ты поскорее давай, а то не ровен час начнется, а ты не в форме!

– Что начнется? – такое случалось с ней крайне редко, но все-таки случалось. Острый приступ депрессии. Обычно короткий, но могло случиться по-разному. Хорошей новостью было то, что в полную прострацию Натали не впадала. Плохой – то, что соображала она в этом состоянии медленно. Но все-таки соображала.

– Помоги мне! – попросила Феодору. – Много нельзя. Надо только поднять настроение.

– Так я открываю? – прищурилась Феодора.

– Ты же знаешь, что там… – Говорить не хотелось, хотелось забиться в угол, свернуться эмбрионом и скулить.

– Потому и спрашиваю.

– Открывай…

Следующие несколько минут тянулись, как постылый труд. Тяжело, муторно, но и бросить нельзя.

«Терпеть… Страдать… Терпеть…»

– Ну, погнали! – прервала монотонный речитатив Феодора. – Давай, Тата!

– Где Гут?

– У Гоши неприятности! – Похоже, Феодора и сама не возражала бы против дозы. – Он… Ну, ему пришлось срочно уехать…