Он отправился к старой Кадидже.

В Галату еще царило большое оживление, в ее лачужках раздавались крики, смех и песни.

Лаццаро дошел до дома Кадиджи, она уже давно возвратилась и сейчас же на его стук отворила дверь.

Лаццаро вошел на темный двор.

– Все ли сделано? – спросила Кадиджа.

– Я принес тебе доказательство, что черный гном мертв и похоронен, – отвечал грек, вынимая что-то из-под широкого верхнего платья, – вот, возьми!

На дворе было темно, но из полуотворенной двери в дом пробивался слабый луч света.

– Что это такое? – спросила гадальщица.

– Рука мертвой, – отвечал злодей. – Теперь у тебя есть доказательство! Спокойной ночи!

Старая Кадиджа не могла не вздрогнуть, она держала в руках холодную, как лед, руку Сирры, руку, которую Лаццаро оторвал у мертвой.

Лаццаро оставил дом, а Кадиджа все еще продолжала держать руку покойницы; она не знала, что ей с ней делать, у трупа теперь недоставало левой руки; что, если, как думала Кадиджа, покойница явится потребовать эту руку назад?..

Прошло около получаса после того, как грек Лаццаро оставил кладбище, и могильщик вернулся в свой маленький сторожевой домик. Свеча в его спальне потухла. Могильная тишина и глубокий мрак покрывали могилы, камни и деревья; но вот в кустах, близ стены, что-то зашевелилось – и в отворенные ворота кладбища длинной вереницей стали проникать человеческие фигуры. Можно было насчитать до семи таких фигур – все похожие одна на другую. Когда они выходили на слегка освещенное место, видны были их оборванные кафтаны, а у каждого – зеленая арабская головная повязка, ниже ее, на полузакрытом лице сверкала узкая золотая маска. Безмолвно, как сонм духов, пробирались они между могилами до вновь наброшенного кургана черной Сирры.

Тут они остановились.

Духи ли это, призраки, полуночные существа которых носятся между кипарисами и роются в земле? Глубокий мрак не позволял различить, что делали эти таинственные люди на могиле; через полчаса они снова длинной вереницей неслышно удалялись с кладбища – последний из них затворил ворота – они исчезали в ночной темноте.

Вернемся теперь к Реции и маленькому принцу Саладину, которых Лаццаро передал глухонемому дервишу Тагиру в развалинах Кадри.

Письменный приказ, предъявленный греком старому дервишу, оказался достаточным для того, чтобы указать последнему, что ему надо сделать.

Часть обширной руины, куда введена была Реция с мальчиком, лежала в стороне, противоположной Башне мудрецов и залу дервишей, и казалась совершенно изолированной от этих помещений.

Теперешние развалины Кадри когда-то служили дворцом греческому императору. Впоследствии турки овладели Константинополем, свергли с престола и умертвили греческих государей.

Как Софийская мечеть – чудо Константинополя – была прежде христианской церковью, славившейся сказочным великолепием, точно так же и бывший дворец, расположенный на окраине рощи, перед Скутари, сделался местом магометанского богослужения после того, как выстрелы осаждавших Константинополь турок обратили его в беспорядочную груду развалин. От прежней роскоши, от зал, палат, башен не осталось и следа! Величественные колонны потрескались и разбились вдребезги, пробитые стены обрушились, купола исчезли, и мрамор рассыпался. Что пощадили турецкие ядра, то лишило великолепия дикое неистовство завоевателей и, наконец, всеразрушающая рука времени. Впоследствии с разрешения прежнего султана все руины перешли во владение дервишей – Кадри, могущественного монашеского общества на Востоке.