Седой Ахмет-ага подошел и низко поклонился Гассану.

– Что ты желаешь, господин? – спросил он.

Гассан повторил ему свой вопрос.

– Да, министры уже собрались, – отвечал лейб-кавас. – Благородный Мехмед Рушди-паша, Халиль-паша и Ахмед Кейзерли-паша у моего повелителя.

– Значит, главных еще нет! – прошептал Гассан.

В это время к дому подъехал экипаж. Гассан воспользовался той минутой, когда внимание кавасов обратилось на приехавших, и, открыв дверь, поспешно поднялся по лестнице.

Лестница была уставлена тропическими растениями. Гассан остановился на мгновение между ними, чтобы взглянуть вниз, не приехали ли Гуссейн-паша или Рашид-паша.

Но он ошибся! Внизу стоял старый Шейх-уль-Ислам Кайрула-эфенди.

Его появление доказывало, что предстоящее совещание должно было иметь важное значение.

Кавасы забыли про Гассана или думали, что он принадлежит к числу приглашенных, только никто более не вспомнил о нем. Казалось, он отлично знал расположение дома, потому что сейчас же повернул по слабо освещенной боковой лестнице, ведущей в комнату рядом с кабинетом, в котором должны были собраться министры и другие гости Мидхата.

В это же самое время Кайрула-эфенди вошел в кабинет и поздоровался с бывшими уже там гостями.

Из той комнаты, в которую вошел Гассан, он мог слышать все, что говорилось в кабинете.

Вскоре к дому подъехал еще экипаж, и затем Гассан по голосу узнал, что в кабинет вошел Рашид-паша.

Незадолго до полуночи перед домом Мидхата снова остановился экипаж, из которого вышел сначала адъютант военного министра, а затем и сам Гуссейн-паша. Таким образом, все были, наконец, в сборе.

– Ты собрал нас для важного совещания, благородный Мидхат-паша, – сказал Рашид, – это доказывает присутствие мудрого Кайрулы-эфенди.

– Без сомнения, дело идет о решении такого вопроса, когда нужна помощь священного закона, – заметил Ахмет Кайзерли, который, казалось, уже знал о предмете совещания.

– Перейдемте к делу, мои благородные друзья, – заговорил Мехмед Рушди. – Дела идут все хуже и хуже, потому что мы с каждым днем все более и более погружаемся в лень и беспечность, вместо того чтобы энергично действовать.

– Скажите откровенно, – вскричал Гуссейн, – что мы ошиблись в государе, возведенном нами на трон!

– К сожалению, я должен присоединиться к мнению моего друга военного министра, – сказал Рашид. – И мы должны силою положить конец такому положению вещей! Эта слабость, эта бездеятельность…

– Я боюсь, мудрый Кайрула-эфенди, что это еще недостаточный повод для произнесения Фетвы[34], – сказал Мехмед Рушди-паша.

– Как так! – перебил Гуссейн. – Султан Мурад душевно болен, он неспособен управлять! Я открыто высказал это! Мы здесь не для того, чтобы разыгрывать друг перед другом комедию и играть словами. Я первый начинаю действовать прямо и открыто.

Мидхат с ненавистью взглянул на Гуссейна, как бы не в силах скрыть своей досады оттого, что тот берет на себя почин в этом деле, но Гуссейн не заметил этого взгляда.

– К сожалению, я также вот уже несколько дней замечаю в султане Мураде признаки умопомешательства, – сказал Рашид. – Поэтому я полагаю, что следовало бы снова отложить церемонию опоясания мечом!