Для Лале это новость.

— Это хорошо. И ей нравится твоя форма?

— Конечно. Она даже надевает ее и марширует по комнате, отдавая честь, словно она чертов Гитлер. — С ужасным хохотом он передразнивает ее, важно прохаживаясь с поднятой рукой. — Хайль Гитлер! Хайль Гитлер!

— То, что ей нравится твой мундир, не означает, что ей нравишься ты! — выпаливает Лале.

Барецки застывает на месте.

Лале ругает себя за неосторожное замечание. Он замедляет шаг, раздумывая, стоит ли вернуться и извиниться. Нет, он пойдет дальше и посмотрит, что произойдет. Прикрыв глаза, он продвигается вперед мелкими шажками, ожидая, что прогремит выстрел. Потом слышит за собой топот бегущих ног, и кто-то дергает его за рукав:

— Так вот что ты думаешь, Татуировщик? Что она любит меня за военную форму?

Лале с облегчением поворачивается к нему:

— Откуда я знаю, что она любит? Может, расскажешь о ней?

Ему совсем не хочется продолжать этот разговор, но, избежав пули, он чувствует, что у него нет выбора. Как выясняется, Барецки почти ничего не знает о своей подружке, в основном потому, что никогда не расспрашивал ее. Лале никак не может это проигнорировать и безотчетно продолжает засыпать Барецки советами о том, как обращаться с женщинами. Мысленно Лале велит себе заткнуться. Какое ему дело до обретающегося рядом с ним монстра и до того, научится ли тот хоть когда-нибудь уважительному отношению к женщине? По правде говоря, он надеется, что Барецки не выйдет отсюда живым и женщин у него больше не будет.

Наступило воскресное утро. Лале вскакивает с кровати и бежит наружу. Солнце встало. Где все люди? Где птицы? Почему они не поют?

— Сегодня воскресенье! — кричит он неизвестно кому, а обернувшись, замечает направленное на него с ближайшей сторожевой вышки дуло автомата. — Ох черт!

Он мчится обратно в барак, а в рассветной тишине резко раздаются звуки выстрелов. Похоже, караульный решил попугать его. Лале знает, что это единственный день, когда заключенные спят дольше обычного или, по крайней мере, выходят из бараков только от голода, чтобы выпить черный кофе и съесть кусок черствого хлеба. Караульный забавы ради выпускает в здание еще одну очередь.

Вернувшись в свою комнатушку, Лале шагает взад-вперед, репетируя первые слова, которые он ей скажет.

Ты самая красивая девушка из тех, что я встречал. Но Лале отбрасывает эту фразу. Он совершенно уверен, что она не чувствует себя красивой с бритой головой и в мешковатой одежде с чужого плеча. Все же эти слова могут потом пригодиться. Наверное, самое хорошее — держаться просто. Спросить: «Как тебя зовут?» и посмотреть, к чему это приведет.

Лале заставляет себя оставаться в бараке, пока не улавливает звуки пробуждения лагеря, столь хорошо теперь ему знакомые. Сначала сон заключенных прерывается сиреной. Потом эсэсовец, не выспавшийся и злой с похмелья, грубо выкрикивает команды. К каждому бараку с лязгом доставляются баки с завтраком. Несущие их заключенные стонут: день ото дня они все слабее, а баки все тяжелее.

Он подходит к пункту раздачи завтрака, присоединяясь к другим, которым положен дополнительный паек. Происходит обычный обмен кивками, взглядами, случайными беглыми улыбками. Никаких слов. Он съедает половину своего хлеба, остатки сует в рукав, завернутый в виде манжеты. Если получится, он предложит хлеб ей. Если нет, то Леону.