едва перкинс обнародовал свой метод стереотипной печати, как поделенные Джефферсоном на наделы земли поступили в массовое производство. Приобретение Луизианы и предводительство таких людей, как Даниель Бун, открыло запад для белых поселенцев. Землемеры, орудуя своими цепями на, казалось, неистощимых пространствах новой, пригодной для возделывания земли, дали молодым и энергичным американцам миллионы акров целины по разумной цене два доллара за акр.
Долина Миссисипи по размерам равнялась площади всей Западной Европы и была заселена в течение нескольких лет. Кентукки и Теннесси уже были штатами Союза к тому моменту, когда в 1803 году к нему присоединился Огайо. Следом, в 1812 году, шла Луизиана, затем, в 1816 году, — Индиана, в 1817-м — Миссисипи, в 1818-м — Иллинойс, в 1819-м — Алабама и в 1821 году — Миссури. Все они стали порождениями земельного бума, как Арканзас в 1836 и Мичиган в 1837 годах. Новые поселенцы быстро обзаводились атрибутами цивилизованного общества — сводами законов и судами, тюрьмами и церквями, всеми ярусами представительства в разных органах власти. Окружные власти, законодательные собрания штатов, даже федеральное правительство и все его департаменты были сляпаны с ошеломляющей быстротой, как сборные деревянные домики на безлесных Великих равнинах поколением позже, венцом чего стало прибытие в Вашингтон партии новых сенаторов и представителей, говоривших от имени штатов размером с европейские страны, которые тридцать лет назад не имели ни белых поселенцев, ни названий.
Никто точно не знал, как должна прирастать Америка. Что касается Джефферсона, он, по всей видимости, полагал, что из диких лесов будут вырублены целые государства, соединенные узами дружбы. Но в силу скорости, с которой происходил рост, каждая новая миля заселенной земли поступала в распоряжение Соединенных Штатов. «Американская республика никого не побуждает к приезду, — разъяснял в 1819 году Госдепартамент. — Мы никому не препятствуем. Прибывшие не будут терпеть никакого неудобства в качестве чужаков. Но они также не могут рассчитывать и на какие-то привилегии. Местному уроженцу и иностранцу открыты равные возможности. Их судьба всецело зависит от их собственных способностей и усилий, равно как и от удачи».
Удачу, казалось, гарантировало отсутствие или незначительность налогов и сама доступность доброй пахотной земли, цена на которую в 1820-е годы упала аж до $1,25 за акр. Платежи разрешали выплачивать в рассрочку — после первых урожаев и с появлением сопутствующих доходов. В течение двадцати лет, начиная с 1800 года, население Америки почти удвоилось, вплотную приблизившись к 10 миллионам; 80 % этого роста давал уровень рождаемости. Тем не менее за вторую половину 1810-х годов в страну прибыли 100 000 человек, вольных отправиться туда, куда пожелают. Половина из них осела в Нью-Йорке и Филадельфии. Остальные устремились на берега Огайо.
Капитал тоже прибывал, но его вечно не хватало; скудость денег делала различия между Старым и Новым Светом еще более явными. В Старом Свете банки аккумулировали накопленный за столетия предпринимательства капитал и предоставляли его доверенным людям; эти деньги всегда отдавали плесенью. Тихо прираставшие год за годом процентами деньги Старого Света холила и лелеяла целая армия банкиров и юристов. Они плавно перетекали из рук в руки в соответствии с изощренными и чтимыми законами майората и первородства в виде приданого, месячного содержания или переводов и определяли пределы возможностей наиболее респектабельных людей в Европе — людей с тем, что деликатно именовали личным доходом.