Где бы Бейкер ни оказывался, он обнаруживал ужасные злоупотребления и что-то с этим делал. Будучи совершенным трезвенником, был убежден, что стоит положить конец пьянству в армии, и до успешного окончания войны будет рукой подать, поэтому занялся конфискацией поставок алкоголя для военных, и, в частности, бренди и вин, заказанных офицерами. Не было конца взбешенным генералам и их разозленным подчиненным, когда Бейкер раскрывал их мошеннические проделки. Его появление везде обещало быстрый и беспристрастный суд, и этот путь был отмечен потоком горемык, отправлявшихся прямиком за ворота зловещей старой капитолийской тюрьмы Вашингтона. Когда Бейкер по особому запросу Чейза сменил военное ведомство на министерство финансов, чтобы проникнуть в деятельность Кларка и его сотрудников на пятом этаже здания Казначейства, он отпрянул в совершенном изумлении: раз он здесь, все происходящее, как ему казалось, было настоящим потрясением основ американской цивилизации.

Шла Война или нет, фальшивомонетничество оставалось неизменной угрозой. Процветавшее в сельской глуши, когда американские города были слишком малы, чтобы залечь в них на дно. ныне это занятие стало частью криминальной жизни мегаполисов. Еще до того, как федеральное правительство сосредоточило процесс изготовления денег в Вашингтоне, фальшивомонетчики централизовали собственные усилия в Нью-Йорке.

Печатная индустрия, сосредоточенная в Нижнем Манхэттене, переживала тогда полосу неудач. Работавшие сдельно небольшие типографии, обстановку в которых Франклин нашел бы для себя привычной, больше не пользовались спросом, и все прочие завязанные на них отрасли: поставщики типографской краски и бумаги, шрифтолитейные производства и изготовители прессов — оказались в очень трудном положении. Сам район тоже менялся. К 1860 году лабиринт плотно стоящих домов достиг 42-й улицы. Утратив всякую элегантность, они были разделены на ветхие жилища для поденных портовых рабочих, работников швейных производств и владельцев мелких лавочек. Воровство стало частью жизни людей, скользящих от законной работы к незаконной, если таковая подворачивалась. По мере разрастания порта в нем все больше появлялось что украсть, а возникшие в изобилии мелкие магазинчики давали возможность сбыть краденое. Толпы покупателей на Бродвее служили благодатной почвой для карманников. Публичные дома в больших городах заботились о происхождении денег не сильнее своих крошечных колониальных предшественников, у которых раздувались ноздри при виде пиратского золота. В темных, грязных, кривых улочках, где можно было скинуть товар, не привлекая особого внимания, салуны являлись идеальным местом для встреч фальшивомонетчиков и заключения сделок, «вбрасывавших» деньги на улицу.

Большинство фальшивомонетчиков были местными уроженцами. Английские иммигранты оказались слишком пугливыми и неопытными. Ирландцы предпочитали лошадей, держали игорный и букмекерский бизнес. Евреи изготовлением фальшивок особо не занимались. Итальянцы обычно работали кустарным образом: если не хватало навыков, посылали в Италию. Впрочем, они были кустарями взрывного темперамента: возможно, им тяжело давался язык. Сосредоточенные в Истсайде, они привнесли новый уровень насилия в расслабленный ритм американской криминальной жизни. Англичане и ирландцы полагались на лесть, блеф и свои кулаки, итальянцы же чуть что хватались за ножи.