Тысяча девятьсот восемьдесят третий год был годом, когда я был свободен от чтения лекций - я взял творческий отпуск. У меня был подписан контракт с научным издательством на публикацию книги, которая называлась " Обучение Необучаемому": Стратегии литературного творчества", но также как и моя статья о чудесном исцелении, она так и не была написана.

В июле, когда Рут и я строили планы на то, как провести наш поход, я заметил, что моя моча вдруг стала розовой. Потом пришла боль, сначала она была где-то в глубине левой ягодицы, потом усиливаясь, она перешла куда-то в область паха. К тому времени я уже стал буквально мочиться кровью - я думаю это произошло на четвертый день после того как начались приступы и пока я играл в популярную игру под названием МожетБытьВсе ПройдетСамоСобой, боль из разряда серьезных перешла в мучительные.

- Я уверена, что это не рак, - сказала Рут, но потому, что это было сказано ею, я понял, что она уверена как раз в обратном. Ее взгляд был не менее красноречив. Она бы это отрицала и на своем смертном ложе - здравый смысл был ее гордостью, но я был уверен в ее убежденности, что рак, оставивший моего отца, теперь перекочевал на меня.

Это был не рак. А камни в почках. Мое чудо называлось эстрокорпоральная ударно-волновая литотрипсия - в тандеме с диуретиками - я растворил их. Я сказал доктору, что в жизни не испытывал такой боли.

- Думаю, вы никогда такого больше и не испытаете, даже если у вас случится инфаркт - сказал он.

- Женщины, с подобной проблемой, сравнивали эту боль с болями, которые у них были при родах. Причем при трудных родах.

Боль все еще была довольно сильной, но я уже мог читать журнал, в ожидании моего следующего приема к врачу и рассматривал это как большие перемены к лучшему. Кто-то сел рядом со мной и сказал:

- Пошли, время пришло.

Я поднял голову от журнала. Это не была та же женщина, которая входила в комнату моего умирающего отца; это был мужчина, в совершенно заурядном коричневом деловом костюме. Тем не менее, я знал, почему он здесь появился. У меня даже вопросов не возникло по этому поводу. А еще я был уверен в том, что если не пойду с ним, то уже никакая литотрипсия в мире мне не поможет.

Мы вышли из приемной. Администратора на месте не оказалось, поэтому мне не пришлось объяснять свое внезапное бегство. И даже если бы мне пришлось объясняться, я вряд ли бы нашелся с ответом. Что бы я ей сказал? Что боль в паху вдруг прошла? Мало того, что это было не правдой, так еще и звучало абсурдно.

Человек в костюме выглядел где-то на тридцать пять: возможно, он был бывшим морским пехотинцем, до сих пор не расставшимся с привычной стрижкой-ежиком. Он молчал. Мы обошли медицинский центр, в котором практиковал мой доктор, и затем прошли еще один квартал вниз, по направлению к той части госпиталя, которая носила название " Целебные Рощи".

Я шел, слегка согнувшись из-за боли, которая уже не огрызалась, а только сердито смотрела.

Мы вошли в отделение педиатрии и пошли вниз по коридору, стены которого были разрисованы героями Диснея, а из динамиков сверху лилась песенка " Этот маленький мир". Бывший морской пехотинец пошел быстрее, подняв голову, так как-будто он был здесь завсегдатаем. А я им не был и знал про это. И никогда я не ощущал такой сильной тоски по своему дому и по той привычной мне жизни, как в тот момент. Я бы не удивился, если бы взмыл тогда к потолку как детский воздушный шарик Майлара с надписью " Выздоравливай поскорей! "