– Ладно, – проговорил Дункан. – Наверное, она сама так решила. Что же до меня, то я жду не дождусь, когда вернусь к своей жене и сыну.

Они погрузились в молчание; мысли одного обогнали его самого и улетели туда, куда он уезжал; они забежали в следующую весну, когда он снова присоединится к отряду, сядет в каноэ, оставит позади цивилизацию и доберется до маленького торгового поста, который называет своим домом, до черноволосой женщины и крепкого черноглазого парнишки, которых он оставил там больше года назад.

Джеймс же не мог думать о том, что его ждет впереди. Мысли его оставались на острове, который он покидал. Он задумчиво разглядывал лодчонки, скользящие по реке, каждая из которых направлялась по своим делам. А видел он свою мать с носовым платком, прижатым к глазам, и Алекс, бледную, улыбающуюся и крепко обнимающую его. И своего отца, удивившего его тем, что он вышел из дома, подошел к карете, когда он уже уезжал, и пожал ему руку, хотя его лицо оставалось холодным.

Отсутствие при отъезде, Мэдлин было весьма заметно, хотя она стояла у переднего окна длинной галереи. Он обнаружил это, когда поднял глаза, отчаянно желая увидеть ее в последний раз. Она не отпрянула, чтобы остаться незамеченной. Но она и не улыбнулась и никак не прореагировала на его приподнятую в знак прощания руку.

Одна из лодчонок, похоже, направлялась к «Адеоне». Джеймс наблюдал за ней без всякого интереса.

– Кажется, я его знаю, – сказал он Дункану, хмурясь и указывая на человека, закутанного в плащ, который сидел посредине приближающейся лодчонки. – Кто это?

Но ответ пришел к нему еще до того, как его друг успел посмотреть на человека, покачать головой и заявить, что этого малого он в жизни не видал. То был слуга из Эмберли-Корта.

Отец! Что-то случилось с отцом. Джеймс почувствовал, как сердце его забилось и кровь застучала в висках.

Когда слуга наконец поднялся на борт, Джеймс был уже наверху лестницы. Он вопросительно посмотрел на человека, молча протянувшего ему письмо.

– Что-нибудь стряслось, Джеймс? – спросил минутой позже Кэмерон Дункан.

– Отец, – ответил Джеймс, не сводя глаз с короткой, торопливо написанной записки в своей руке. – У него апоплексический удар.

– Бог ты мой! – воскликнул Дункан, хлопая друга по плечу. – Плохо дело, да?

– Эмберли, судя по всему, так полагает, – отозвался Джеймс. Он еще с минуту смотрел на письмо, потом скомкал его и взглянул на Дункана с видом человека, внезапно принявшего решение. – Как вы считаете, вы сможете присмотреть, чтобы все мои сундуки принесли сюда, пока я буду разговаривать с капитаном?

Дункан еще раз хлопнул его по плечу, после чего исчез внизу. Полчаса спустя Джеймс Парнелл сидел в лодчонке рядом со слугой из Эмберли, поднимая руку в прощальном приветствии своему другу, оставшемуся стоять у поручней «Адеоны».

– Алекс… – Граф взял жену за плечи и тихо сказал ей на ухо:

– Вам нужно пойти отдохнуть, дорогая.

Она сидела у постели отца, вслушиваясь в его прерывистое дыхание, всматриваясь в его полуопущенные веки и белые холодные руки, лежащие поверх одеяла. Позади нее у окна сидела мать и плакала; рядом с ней сидела вдовствующая графиня Эмберли.