И он шёл себе и шёл, то прямо, а то поворачивал. Небо всё темнело и темнело, сыпал снег, мороз был небольшой, лёд ровный. Нарты катились легко, Баба покачивалась вправо, влево, но не падала. А тем временем небо совсем потемнело, стало чёрным. Когда же я так дойду, думал Маркел, давно должен был дойти, если бы шёл к берегу, а если я иду по стрежню, то никуда никогда не дойду, а выйду к морю и там подохну, как пёс. Ну и подохну, так подохну, думал он, но, может, ещё и дойду, куда надо. И так он шёл и шёл, не останавливался, потому что знал, что если остановится, то сядет, а сядет, то ляжет, а ляжет, замёрзнет. Но и если он будет идти, то скоро выбьется из сил и упадёт и опять же замёрзнет.
А голос в голове сказал: а вот и не замёрзнешь, не робей! И он пошёл, как шёл до этого. Шёл, шёл. Потом уже чуть брёл. Оглянется, посмотрит на Бабу, не свалилась ли она, и идёт дальше. А вокруг был только один снег.
И уже только под утро, когда начало светлеть, Маркел вдруг увидел впереди кусок бревна. Бревно было вмёрзшее в лёд. Значит, это топляк, радостно подумал Маркел, значит, это берег! Может, тут Ермола со стрельцами! Маркел потащил нарты на берег. Но чем дальше, тем берег был круче, Маркел выбивался из последних сил, но больше не мог тащить! Да и Баба чуть держалась, ещё, думалось, немного – и она упадёт и убьётся. Маркел не выдержал и закричал:
– Ермола! Ермола! Сюда!
И упал. Отполз к нартам, обнял Бабу и застыл. Потом ещё раз прокричал:
– Ермола!
И больше кричать уже не мог. Лежал и ждал, что будет дальше. Долго ждал. Потом наконец сверху послышались шаги. Маркел радостно перекрестился…
Глава 53
И увидел – вверху, на бугре, стоят тени. Тени были серые, неясные, шёл мелкий снег. Потом от них послышался Ермолин голос:
– Маркел, ты это?
– Я, – сказал он, поднимаясь и держась за нарты.
Тени начали спускаться вниз, и теперь Маркел ясно видел, что это и в самом деле Ермола со своими стрельцами. Они спускались медленно и, не дойдя шагов пяти, остановились и стали смотреть то на Маркела, то на Бабу. Но саму её они конечно же не видели, она же была плотно увернута в шкуры.
– Что это у тебя, она, что ли? – спросил Ермола.
– А кто же ещё?! – сказал Маркел. И тут же прибавил: – Чего стоите? Помогли бы!
Он взял с облучка верёвку, бросил им, они её поймали. Маркел велел тащить, и они потащили. Берег был крутой, нарты тяжёлые, Маркел шёл рядом с нартами, придерживал, чтобы они не обернулись. Стрельцы едва втащили нарты на бугор и остановились, отдуваясь.
– Чуть не сдох, – в сердцах сказал Ермола, опять повернулся к Бабе и спросил: – Она, что ли, в самом деле золотая?
– Деревянная она, – сказал Маркел. – Это вам так в горку показалось.
– Ага, конечно! – закивал Ермола. – А зачем тогда её так увернул?
– От дурного глаза.
Ермола скривился, сказал:
– Дурней, чем у неё, не сыщешь. Давай, разворачивай, показывай.
– Всю не могу, – сказал Маркел. – Это государево дело. Могу только так, чтобы не думали, что я кривлю.
И он немного расслабил ремни, сдвинул шкуру. Открылась часть лица – глаз и щека, всё это золочёное, конечно. Стрельцы от неожиданности замерли, а кое-кто даже попятился. Один Ермола не сробел. Он шагнул ближе, подступил почти что к самой Бабе, присмотрелся и сказал: