Да пожелай короли Англии и Франции искоренить пиратство, в Вест-Индии наступила бы тишь и благодать!

Всё дело как раз в том, что в Лондоне и Париже хотят иного — дабы флибустьеры плодились и размножались, ибо «джентльмены удачи» являлись грозной силой.

Им щедро раздавали капёрские грамоты, позволяя безнаказанно грабить и топить суда «вероятного противника», чаще всего Испании, и целый флот корсаров с энтузиазмом грабил потомков конкистадоров, ведя «странную войну» на море.

Тем более что в данное время между Испанией и Францией опять шла война — Деволюционная, за Нидерланды.

Как говорится, грех не воспользоваться случаем да не ущипнуть Испанскую империю, эту не в меру раздобревшую дуэнью, за её жирный зад — в районе Вест-Индии.

Тому же королю Людовику это было вдвойне, даже втройне выгодно: пираты ослабляли испанское господство, нанося хитроумным идальго неслабый урон, и при этом его величество не тратил на боевые действия ни единого су.

Более того, десятая доля от добытого флибустьерами причиталась ему, и гешефт выходил изрядным. Кто ж, находясь в здравом уме, запретит пиратство?

А начнут в Алькасаре[11] ныть и жаловаться на французских корсаров, из Лувра им доходчиво объяснят, что король Франции не имеет к этим беспредельщикам никакого отношения…

Так что криминал тут ни при чём. Ну почти ни при чём.

Тут, в основном, политика. По сути, корсары были неофициальными военно-морскими силами, и не стоит удивляться, что многие из них занимали важные посты в колониях или в метрополии.

Обычного преступника вряд ли назначат адмиралом королевского флота или губернатором, а вот с корсарами подобное случалось не раз. Олег хмыкнул: а он чем хуже?..

…Земля показалась на следующее утро. Тортуга!

Остров был пересыщен махровой экзотикой — склоны в нагромождениях пышной глянцевой зелени спускались к селению Бастер, испанцами зовомому Пуэрто-дель-Рей, иначе — Королевской гаванью.

Над этой самой гаванью вздымался могучий утёс, прозванный просто Ла-Монтанью, то бишь Горой.

На Горе крепко сидел форт Ла-Рош, своими пушками оберегая мир и покой Тортуги.

Белые домики с красными черепичными крышами, под трепетной сенью гривастых пальм, выходили к пристани или к пляжу, на котором так и тянуло расположиться.

Десяток кораблей — флейтов, бригантин и фрегатов,[12] не считая барок и туземных каноэ, отражались в голубом зерцале бухты.

У самого берега, там, где бирюзовые воды светлели, переходя в цвета прозрачного берилла, скользили лёгкие судёнышки буканьеров — баллагу. Картинка!

«Ундина» вошла в бухту проливом Гран-Пас, и городишко приблизился, открывая потаённые места.

С полсотни домов, рубленных из брёвен или сложенных из саманного кирпича, таверн, складов, сараев, борделей выстраивались у порта, поднимались от Бастера к подножию Ла-Монтани, тянули кривые улочки к западу на добрую милю, теряясь в укромных долинках и невысоких холмах с делянами сахарного тростника, индиго и табака.

Чуть дальше тех возвышенностей, в четверти часа неспешной ходьбы, располагался посёлок Кайон, где селились самые богатые поселенцы.