Однако больше всего меня обескуражил и в некоторой степени расстроил его ужасный корейский. Конечно, я не рассчитывал на то, что индиец, приехавший сюда на заработки, будет говорить по-корейски так же бегло, как мы сами. Тем не менее я полагал, что он достаточно хорошо знает язык и может хоть как-то поддержать разговор. И, разумеется, я даже не предполагал, какой это станет помехой для нашего с ним общения. Поэтому, не зная, как поступить, я просто стоял и смотрел на него, на его ярко-розовый тюрбан, темные, угольного цвета глаза, лицо, наполовину скрытое бородой.

— Я не мочь носить тюрбан каждый день, — начал Сатбир. — Корейцы это не любить. От завода один час надо ехать в автобус. В автобусе пьяные говорить «Аль-Каида». В автобусе есть придурки. Правда же? Сегодня праздник — я носить тюрбан.

Меня немного удивили его слова. Не то, что он надел тюрбан, потому что сегодня праздник, и не то, что он сказал про придурков в автобусе. Меня удивило его «Правда же?» — вопрос, который часто используют женщины, ожидая услышать подтверждение своих слов в вежливой дружеской беседе. Поэтому, даже не пригласив его в дом и не сказав, что рад встрече, я долго стоял, держась за дверную ручку, и расспрашивал его про корейский язык. Он объяснялся на смеси двух языков — английского и корейского, но поскольку я практически не говорил на одном, а он — на втором, то из всего его рассказа я понял только, что он и еще двенадцать пенджабцев, большая часть из которых были сикхами, жили все вместе в контейнере около мебельной фабрики, где работали, поочередно готовили еду, к которой привыкли дома, и поэтому незнание местного языка для них было «ноу проблем», но у Сатбира была какая-то своя причина, по которой он решил выучить корейский и пять месяцев назад стал посещать языковые курсы для рабочих-иммигрантов.

Не знаю, много это или мало — пять месяцев изучать чужой язык, но что для человека родом из Пенджаба пять месяцев — это ничтожно короткий срок, я узнал, стоя в дверях своего дома и пытаясь поговорить с этим мужчиной. Я также знал, что за эти пять месяцев он сблизился с моей женой, хотя я никак не мог понять, почему вообще они подружились; но после того, как я лично познакомился с этим человеком, меня скорее начал мучить вопрос не «почему?», а «как?». Когда я спросил его об этом, он снова начал подробно рассказывать о своих занятиях по корейскому языку, но это оказалось повторением всего того, что я уже слышал раньше. А потом он стал сбивчиво рассказывать, как однажды стоял один посреди площади, заполненной, словно густым дымом, звуками корейской речи, и почувствовал, как начинает задыхаться от всего этого…

Я не смог сдержаться и рассмеялся, он тотчас же начал смеяться в ответ. Мы стояли друг перед другом и смеялись как дураки. Я никак не мог выяснить, почему он решил учить корейский язык и как они подружились с моей женой, но я знал, почему и как он приехал ко мне. Целый долгий час он ехал сюда на автобусе, чтобы настроить пианино, стоявшее у нас в гостиной. И, несмотря на то что его могли дразнить Аль-Каидой, он все равно надел свой розовый тюрбан в этот последний день уходящего года. Я перестал смеяться и спросил, как насчет того, чтобы войти внутрь. Озадаченно нахмурившись, он повторил мои слова: «Как насчет?» Таким был новый знакомый моей жены, которого она называла своим собеседником.