Виноградов не первый уже раз подивился исключительной способности русского языка передать всю безграничную гамму чувств и переживаний человека одной-двумя фразами. Каждая реплика диалога, взятая по отдельности, начисто лишена информативности, но комментарии не нужны… Они даже вредны и подчас только искажают смысл.

— Метро-то работает еще?

— Пока — да! Успеем.

— Могли бы в порядке культуры обслуживания по домам развести, как считаешь? Если уж не посадили.

Владимир Александрович пожал плечами — сутки еще не кончились, а он уже опять выходил на свободу из «казенного дома». Еще немного, и это может превратиться в дурную привычку.

— Ты к себе?

— А куда еще? Хватит, погулял! — Чувствовалось, что Борис последние несколько часов неотвратимо трезвел и наливался злобой. — Слышь, Саныч… у тебя деньги есть?

— Немного.

— Одолжи десять тонн? Душа горит!

— Может, не стоит? Завтра опять сюда тащиться…

— Саныч, не жмись! Если я сейчас на грудь не приму — все, пишите письма. Первого же встречного мента урою. Или сожгу, блин, Большой Дом к едрене фене!

Это было серьезно. Виноградов решил пожалеть органы внутренних дел и потянул из кармана бумажник:

— Семь тысяч есть. Хватит? Мне только на дорогу остается.

— Во! То, что надо… Ты же меня знаешь? — Деньги утонули в его боксерской лапище, но Дагутина внезапно осенило:

— Слу-ушай! Давай возьмем водочки, на зуб чего-нибудь — и к тебе. Посидим, переночуем… Поговорить-то все равно надо?

— Надо, конечно, но…

— Да мне что до дому тащиться, что на твою Ржевку! Заодно помоюсь хоть, побреюсь. — Увлеченный невесть откуда возникшей идеей, Борис стал недоступен какой-либо информации извне. Ему и в голову не приходило, что могут у Виноградова быть какие-то свои планы, дела, да и просто желание побыть одному… Владимир Александрович достаточно часто замечал такую сосредоточенность на самих себе у беременных женщин и начинающих алкоголиков. — Пожрать найдем?

— Вряд ли.

— Ах да… Ты же сытый.

Это сказано было таким тоном, что Виноградов застыдился. И беспричинно, вроде бы, и — не совсем!

Тогда действительно сценка получилась идиотская. Совместная трапеза, как и постель, поневоле сближают, поэтому из милицейского буфета Владимир Александрович возвращался если и не под ручку с лейтенантом Родионовым, то уж во всяком случае не под конвоем: договаривая что-то забавное, пустое, они не торопясь миновали лестницу — и лицом к лицу столкнулись с Дагутиным. Бывший полутяжеловес, один из лидеров сыщицкого профсоюза и постоянный партнер Виноградова по преферансу стоял, прикованный наручником к батарее, чуть ли не посреди коридора — в компании хорькообразного мужичка с повадками уркагана и рожей негласного сотрудника милиции. Дагутина, очевидно, выставили из кабинета «проветриться», пока следственно-оперативная группа подготовит следующий тур вальса, — и столько в его глазах было яростного недоумения, что Владимир Александрович почти подавился непрожеванной как назло на ходу пятисотрублевой булочкой с маком.

Видать, наговорил ему начальник уголовного розыска про Виноградова — всякое… Может, даже чего покруче, чем часом раньше самому Виноградову — про Бориса.