Тот я, который был уже не совсем человек, вывернулся из ручищи великана, оставив там ботинок и клок штанов, и прыгнул вверх, вцепившись медвежьими клыками в лицо зелёного чудища. Когтистые руки с короткими пальцами с трудом удерживали клинок.

Тролль снова схватил меня, пытаясь оторвать от себя, но я висел, как пёс на морде быка. А потом стиснул меч поудобнее и сунул в раскрытую в вопле глотку. Великан сделал вдох и затаил дыхание, не в силах произнести ни звука от боли. Я же начал ворочать клинок ране, наваливаясь всем телом. Из глотки шла чёрная пена, смешанная с клочьями тёмной плоти – вновь выручало серебро. Вскоре тролль начал слабеть. Он захлёбывался собственной чёрной кровью, булькая и кашляя, а потом рухнул на колени.

Вскоре начало проходить и моё наваждение. Тело заломило от боли, а мир вокруг стал прежним. Но нужно закончить дело. Не знаю, кем я был, и почему с языка срывались не слова, а медвежий рёв, но снова став человеком, шатался и едва держал клинок в руках.

– Чем же тебя добить? – сплюнув вязкую слюну, процедил я, а потом поднял брошенную гоблинами кувалду. – Вот же ж падаль.

Тварь дёрнулась, пытаясь встать, но согнулась в кашле, и я быстро приложил остриё меча к виску, а затем ударил по навершию кувалдой, как если бы телка забивал. Тролль дёрнулся и обмяк. Я сел на траву возле него, а после и вовсе откинулся на спину.

Глаза уставились в небо, где завис этот «ковротоптор», наблюдая за боем. Надо всё брать в свои руки, подумалось мне, с Василем каши не сваришь.

Рядом сел Дмитрий.

– Сдох?

– Если ты про меня, то да, – ответил я, обессиленный настолько, что не мог шевелиться.

Эта чернота полностью выпила меня, как телёнок ведро с пойлом – шумно и недовольно, что так быстро кончилось.

– Я про тролля.

– Наверное. С мечом в башке не побегаешь.

– А что это за фокус с превращением? Ты же не оборотень. Я их сразу вычисляю, – устало спросил чародей.

– Не знаю, – равнодушно ответил я, закрывая глаза и проваливаясь в сон.

– Это что такое? – раздался рядом голос Василия, как только железная дверь в его обитель едва слышно скрипнула, и я открыл глаза.

Слева на диване виднелась бледная обнажённая Несмея́на, неподвижно лежащая на диване с полуприкрытыми и остекленевшими нечеловеческими глазами. Казалось, дитя змеиного народа даже не дышит.

Мой взор пробежался по небольшой груди и тонкой фигуре. А если дотронуться до гладкой кожи, то на ощупь она будет прохладной, как у ящерицы или ужа. Да и сама девушка была очень неспешная, зато почти не уставала.

А справа, повернувшись ко мне упругой попкой, лежала береги́ня, чью берёзовую рощу мы спасли от уничтожения. На вид ей было не больше шестнадцати вёсен, но на самом деле минуло уже больше сотни. Тем удивительнее, что она осталась наивной, как юница, просидевшая с рождения в светлице у папеньки, вышивая на пяльцах и поглядывая на мир из окна. Эта особа со словами: «Не брошу, даже не мечтайте, я из неё волшебную силу черпаю», притащила с собой старое ведёрко с небольшим саженцем берёзы, которое сейчас стояло под сдвинутой на край настольной лампой, за крутобокой машиной, ласково называемой Вась Васем кошачьим именем Барсик.