Адмирал Флота Ее Величества Джеймс Уитли Динс Дандас

«Открыть огонь!» – скомандовал я.

Носовая пушка выстрелила, подав сигнал к началу атаки, после чего бортовой залп двух десятков британских кораблей обрушился на Константинополь. Корабли, отработав машинами, развернулись другим бортом – прогремел еще один залп. В Лялели, Султанахмете, Капыкасыме, Эминёню вспыхнули пожары. Еще один залп – и минарет Айя-Софии переломился пополам и обрушился на крышу мечети, когда-то бывшей главным христианским собором Восточной Римской империи. Главный купол находящейся от него через дорогу великолепной Голубой мечети, бессмертного творения великого архитектора Синана, охватило пламя. Жалко, конечно, но османы сами во всем виноваты, – я смотрю на пожар, который усиливался с каждой минутой, с чувством глубокого удовлетворения.

Единственная часть Старого города, которую мы еще не обстреливали, – дворец Топкапы, в котором находится не только их султанишка – его-то совсем не жалко, – а еще и наш посол, которого эти инфернальные османы держат взаперти и грозят ему смертью.

Другие корабли тем временем превращают в груду развалин турецкий Генеральный штаб и прилегающие к нему здания в Таксиме, к северу от Золотого Рога. Вся оборона города управляется именно оттуда, хотя у турок и было запланировано эвакуировать штаб в казармы в Скутари. Не судьба, милые мои османы: вели бы вы себя хорошо, ничего бы этого не случилось…

Когда ко мне позавчера прибыл наш офицер связи и сообщил, что британского посла арестовали по ложному обвинению, я немедленно послал к султану своего заместителя, адмирала Эдмунда Лайонса, с требованием немедленно освободить виконта Стрэтфорда де Редклиффа, принести извинения ему и Британии и выплатить компенсацию за противоправные действия.

Но султан даже не принял барона Лайонса. С ним переговорил их великий визирь, некто Эмине-паша, который издевательским тоном сообщил, что человека, организовавшего покушение на посланника султана, по всем турецким законам следует посадить на кол, кем бы он ни был.

Но, из уважения к чувствам союзников, ему всего-навсего отрубят голову. На слова адмирала, что все это клевета, либо информация о вине нашего посла получена под пытками, «недопустимыми в цивилизованном обществе», Эмине-паша выдал ему сокращенный перевод протокола допроса как самого сэра Каннинга, так и какого-то поляка Замойского, а также прочих сомнительных личностей. А насчет пыток, адмиралу было предложено посетить арестованного, чтобы удостовериться в его полной телесной неприкосновенности. И действительно, как рассказал мне Лайонс, виконт выглядел целым и невредимым, хотя и изрядно напуганным.

Тем не менее адмирал по моему приказу предъявил визирю ультиматум, на что Эмине-паша, пообещав передать его султану, приказал адмиралу покинуть дворец. Двадцать четыре часа минули вчера в восемь часов вечера. А вот сейчас, когда склянки пробили половину седьмого утра, когда только-только начало светать, на спящий город обрушились сотни бомб и ядер.

Одновременно корабли второго отряда, подойдя вчера поздно вечером к французскому флоту, точнее, к тому, что от него осталось после Севастополя и Варны, расстреляли в упор корабли под трехцветным флагом. Французы даже не поняли, что произошло. Затем подверглись обстрелу и турецкие корабли, кучно стоявшие на якоре чуть поодаль. Шансов на спасение у них тоже не было. Вот загорелся один, потом второй, третий, четвертый… Некоторые пытались сбежать, но мы не оставили им никаких шансов – наши ядра топили их один за другим. С их стороны прозвучало всего несколько пушечных выстрелов: но ни один из кораблей моей эскадры не получил видимых повреждений.