— Я не разглядела машину, — сказала Марта расстроенно. — Помню, что темная, и все. Мы же ее только сбоку видели и сзади. Я же говорила тебе, что это какая-то подозрительная машина!.. А ты — свидание, свидание!..

— Ничего не нашли? — поинтересовался проницательный Дима, рассматривая даниловские колени.

Данилов покачал головой.

— Ничего. Марта, ты можешь положить эту дурацкую дубленку.

— Мы оставили тебе кофе, — сообщила Марта, — и от яблока я только один раз откусила.

— Иди и доешь, — распорядился Данилов. — Дима, давайте все сначала. Что нужно искать? Вы же работали в милиции, вы должны знать.

Дима понятия не имел, что нужно искать, но в этом невозможно было признаться. Он ведь и вправду работал в милиции. Целых восемь месяцев.

— Сейчас наши приедут, — сказал он тоскливо, — давайте лучше их подождем.

Данилов кивнул.

Снег летел, и он чувствовал, что должен куда-то бежать и что-то делать там, куда прибежит, но он никогда не знал, куда бежать и что делать.

Ему прислали записку, что он виноват. И дом разгромили потому, что он виноват.

Конечно, виноват. Кто же еще виноват, если не он?

Он знал, за что его наказывают.

Он не знал только одного — кто именно.

На этот раз ему снилось, что его топят в ванне, наполненной разноцветной краской.

Языки краски, не перемешиваясь, затекали друг на друга, исходили тяжкой вонью, и Данилов знал, что непременно захлебнется, и даже чувствовал во рту холодную тягучую жижу, химический смертельный вкус. Он знал, что сзади стоит тот, кто заставит его наглотаться вязкого дерьма, кто не даст ему отступить, убежать, спастись, и он не может оглянуться, чтобы посмотреть, кто это, но почему-то для него это очень важно — знать, кто.

Озеро краски было все ближе и ближе, и желудок уже не помещался внутри тела, вылезал наружу, а Данилов все еще сопротивлялся, все еще пытался спастись, вывернуться, хотя отчетливо представлял себе, как глотает эту краску, потому что ему нечем дышать, как она затекает ему в легкие, выедает глаза и внутренности.

Кашляя, он сел на разгромленной постели.

Нет никакой ванны с краской. Никто не стоит за спиной с пистолетом и не заставляет его лезть в нее.

Он дома, в своей постели, в полной безопасности. Просто ему приснился кошмар. Ему часто снятся кошмары, и сейчас приснился.

Ничего страшного. У него не в порядке нервы. Он истерик и слабак. С этим вполне можно жить. По крайней мере, он почти научился.

Подушки валялись на полу. Одеяло сползало белым больничным краем. Где могут быть сигареты?

Свесив голову с кровати, Данилов внимательно рассмотрел пол. Сигарет не было. Он побросал за спину подушки, подтянул край одеяла и опять свесился.

Нет сигарет.

Данилов посмотрел на часы. Восемь утра, воскресенье.

Где в восемь часов утра в воскресенье он найдет сигареты?! Наверное, даже ночные ларьки у метро закрыты. Ларечники тоже должны когда-то спать.

Он пропадет без сигарет.

Сегодняшний кошмар был каким-то на редкость иезуитским и… не правдоподобно реальным. Данилов не знал раньше, что сны могут быть такими реальными. Все из-за того, что какие-то неизвестные придурки вчера разгромили дом Тимофея Кольцова. Слава богу, охранник жив. Если бы он умер, у Данилова не было бы другого выхода, как только помереть вместе с ним.