— Я твой единственный друг, — объявил Данилов, — и я не гомосексуалист.

— Мне повезло.

— Зачем ты звонишь?

— Я думала, что ты там совсем пропадаешь, Данилов. Ты у нас натура утонченная, где-то даже нежная. Я решила выразить тебе солидарность и поддержку.

— Спасибо. — Упоминание о нежности и утонченности ему не понравилось.

— Ты уже что-нибудь надумал?

— Пока ничего. Но я… мало думал. У меня почти не было времени.

— Слушай, я совсем забыла про бальные танцы! Как они прошли?

Данилов секунду молчал.

— Все хорошо. По крайней мере, Лида так сказала. Насколько я понимаю, самое главное в бальных танцах — это зрители. Зрителей было много, и все нужного уровня.

— А шоу?

— Красиво, наверное, — оценил Данилов, — черт его знает.

— Так красиво или черт его знает?

— И так, и так.

— А почему ты не привез Лиду на ночь?

— Марта, это совсем не твое дело.

— Не мое, — согласилась Марта со вздохом, — конечно, не мое. Так почему ты не привез ее на ночь?

— Потому что мне было не до нее. Мне нужно было подумать. Хотя я так ничего особенного и не надумал.

— И она тебя отпустила?

Данилов улыбнулся, представляя, как Марта сидит в пижаме на своей узкой кушеточке — кажется, это называется «полутораспальный диван», стильная вещь конца шестидесятых. Марта сидит, скрестив ноги в толстых белых носках, и на одеяле у нее разложены пульты от телевизора и музыкального центра, а на полу рядом с кушеточкой крошечный мобильный телефон, и вчерашний женский роман, и какой-нибудь «Business Weekly», принесенный с работы, чтобы посмотреть в выходные. Волосы у нее торчат в разные стороны, и пятно на щеке — на той, что касалась подушки, — и облезлый медведь, из которого сыплется желтая поролоновая труха, привалился к стене.

— Данилов, ты что? Уснул?

— Нет. Я не расслышал.

Марта опять вздохнула, понимая, что отвечать на ее вопросы о Лиде он не станет, а будет старательно уводить разговор, тянуть и мямлить. В некоторых вопросах он был удручающе предсказуем.

— Я спрашиваю, что ты надумал? Ну, про все эти дела.

— Да почти ничего. Есть два момента. Первый — зачем прислали записку. Ну, что пощады не будет. Я вообще не очень понимаю ее назначения. Зачем?

— Может, чтобы ты испугался?

— Чего?

— Ну, вот как раз этого — что пощады не будет.

— Какой пощады? Марта, если речь о смерти моей жены, то я… не убивал ее.

— Я знаю.

Марта знала не все.

А тот человек знал. Знал, что во всем виноват Данилов.

Откуда?! Откуда он мог об этом знать?! Даже Марта об этом не знала.

— Это очень странно. Зачем ее прислали? Да еще нам обоим. Какое-то абсолютно нелогичное действие.

— Хорошо тебе, Данилов, ты всегда абсолютно логичен в своих действиях. А этот… псих вполне может быть и нелогичен.

От этого слова — псих — Данилову вдруг стало зябко, как будто по комнате прошел холод. Данилов даже видел, как он прошел — ледяным ветром мазнуло по полу, шевельнулась белая штора, струйка дыма исчезла над сигаретой, прихваченная невесть откуда взявшимся морозом.

— Почему ты решила, что он псих?

— Как почему? — удивилась Марта. — Разве человек в здравом уме и твердой памяти станет громить дом Тимофея Кольцова и бить по голове его охранника?! И еще писать на стенах какие-то послания?!